Куртизаны, исчадье порока,
За позор мой вы много ли взяли?
Вы погрязли в разврате глубоко.
Не продам я честь дочери моей!
Безоружный, я боязни не знаю —
Зверем вам кровожадным явлюся!
Дочь мою я теперь защищаю!
За нее жизнь готов я отдать!
Господи, Василий Иваныч, какие куртизаны? Куртизанки мужского рода, что ли? Такого и слова-то нет в русском языке.
Слова, может, и нет, а вот самих куртизанов полным-полно! Уж генерал-то знает, кто это такие — вон они мятутся перед его воспаленным внутренним взором, мерзкие, наглые, кривляющиеся, все эти стиляги и живаги, патлатые жуки в мерзких жабо, литературные власовцы и солженицыны, вон они сосут свои разноцветные коктейли из трубочек и пляшут, пляшут в круге бесконечном, извиваются похабно со своими порнографическими тунеядками, дергаются под вой саксофонов, под пронзительный визг рогатых электрогитар и людоедский грохот барабанов, окружая пьедестал, на котором высится она, окаянная полумонахиня-полублудница, разоблаченная, но не обезвреженная товарищем Ждановым.
Что в переводе означает — Сатана там правит бал!
И слышит Василий Иваныч, как эта Сатана в юбке (узкой-узкой, чтоб казаться еще стройней и бесстыжей), и в окаменевшей ложноклассической шали, и с красным розаном в инфернальных волосах хохочет, как Фантомас, и говорит, измываясь надо всем, что есть святого в нашей жизни, над всем, что нам дорого:
Принесите-ка мне, звери, ваших детушек,
Я сегодня их за ужином скушаю!
И в смятении генерал думает: «Да это же никакая не Ахматова!»
Так точно, товарищ генерал! Никакая не Ахматова! Это — Корней Иванович. Вы же сами Анечке читали.
А с Ахматовой этой вы совсем уже сбрендили. При чем тут, спрашивается, она? Нет, я с нее вины не снимаю, но все-таки, Василий Иванович? Ну не беременеют барышни от мертвых поэтесс! Понимаете? Даже от бессмертных.
Очувствуйтесь уже, придите в себя! Что за херомантия, в конце концов?! Не время дурака валять и бредить —
Час мужества пробил на наших часах!
Вот здесь и поживем.
С. Гандлевский
Приехали.
Два солдатика, увидев черную «Волгу», как ошпаренные выскочили из КПП (один даже в панике поскользнулся и шлепнулся во весь рост, потеряв шапку и вызвав неуместный Степкин смех, пропущенный Василием Ивановичем мимо ушей без надлежащего выговора) и, суетясь, открыли железные ворота с большими приваренными красными звездами на каждой створке, и дорога пошла довольно круто вверх.
«Не могут сами сообразить песком посыпать, ни уха ни рыла не соображают. Бардак. Пока не скажешь, так и будут… Лишь бы ничего не делать…» — автоматически, без всякого энтузиазма ворчал про себя генерал.
