— Суду все ясно, — рассмеялся Леонид. — Суд удаляется на совещание. Пойдем, Василий Павлович, нас Бурцев зовет.
Верно, Бурцев глядел на них и махал, подзывая, рукой.
— Ох, не хочется, — сказал Дудин.
Леонид взял его под руку и повел к Бурцеву и оператору. Там был уже и Денисов. Потянулись туда и актеры. Гуськом, забавно блюдя субординацию, определенную вовсе не сценарием, не размером роли. Впереди шел председатель колхоза, потом дед Джамал, потом отец Джамал, потом артист, игравший казака, потом артист, игравший джигита Халлы, а уж потом — женщины: мать Джамал, ее тетка, Джамал и Зульфия.
Марьям шла пританцовывая, ей все было в радость — сниматься в радость, идти вот к Бурцеву в радость. И она еще и хитрила: она и в перерыве была уже не сама собой, а Зульфией. Она играла Зульфию, озорную девчонку из колхоза, с ветерком в голове. Прыг-скок, так она шла.
Когда все собрались, когда подошла и Клара Иосифовна, где-то до этого прятавшаяся, Бурцев оглядел всех внимательно, побурчал, побурчал что-то себе под нос и вдруг весьма отчетливо и весьма нецензурно выругался. Фраза была длинной и заканчивалась уничижительным ругательством по адресу самого Бурцева. Мол, провели, такого-эдакого, сунули по ноздри в дерьмо. Выбранившись, Бурцев заметно приободрился, даже повеселел. Он мельком взглянул на жену, она кивнула ему.
— Ладно, будем снимать, как есть! — сказал он и бесшабашно махнул рукой. — Смотрите, сколько глаз на меня уставилось. Надо снимать. А там поглядим, экран подскажет, где ножницами чикнуть. Мне экран нужен для ясности. По местам!
— Вот и весь совет в Филях, — усмехнулся Денисов.
— Не согласны, возражаете? — Бурцев с такой поспешностью обернулся к нему, словно только и ждал, чтобы ему сказали: «Нет, снимать все это нельзя».
Денисов отвечать не спешил. Он повел глазами, пройдя тот же путь, который надлежало пройти аппарату, потом оглянулся на стоявших в дверях студийцев. И все, кто был рядом, так же повели глазами, сперва пройдя панораму пышного колхозного празднества, всех этих яств, и фанерного великолепия, и растерянных лиц колхозников, а потом поглядели туда, где стояли зрители, на их лица, в которых все еще жила надежда.
— Писали, строили, собирали на стол — все было терпимо, — сказал Леонид. — Зажили в кадре люди — и все стало невмоготу.
— Справедливое замечание, — Денисов отчужденно взглянул на него. — Да, Александр Иванович, вы правы — надо снимать.
— По местам! По местам! — сразу и радостно прозвучали голоса. И даже в массовке обрадовались: — Снимать! Снимать!
