И действительно, просителям направлялось несколько страниц откровенной, беззастенчивой лжи, чем они, видимо, и удовлетворялись.
Иные даже и этого не удостаивались, как, например, глава австрийских социалистов Бруно Крайский, обратившийся к Андропову с исключительно подобострастным письмом:
«Меня неоднократно просили и продолжают просить друзья и знакомые походатайствовать за советского гражданина Юрия Орлова, находящегося в заключении с начала 1977 года. (…) Я, разумеется, далек от намерения вмешиваться во внутренние дела СССР. И если я обращаюсь с подобной просьбой, то только исключительно из-за сочувствия и с твердой надеждой на Ваше великодушие. Я полагаю, что великодушный жест в этом деле именно в период возрастающей напряженности, в смягчении которой, как я знаю, мы оба очень заинтересованы, имел бы позитивное значение».
Помощник пишет:
«Юрий Владимирович, полагаю, что ходатайство Крайского за диссидента Орлова надо оставить без ответа».
И ниже, рукою Андропова:
«Согласен. Андропов».
Честно сказать, и я бы такую верноподданническую просьбу «оставил без ответа» — просто из чувства омерзения. Объясните мне, и чего он так распинается, точно денег взаймы просит? Дескать, друзья замучили, я бы сам не осмелился. Уж вы простите великодушно, что потревожил своей никчемной просьбишкой. Мы, мол, с полным пониманием ваших «внутренних дел» и пр. Да разве так просят, тем более, когда международные соглашения предполагают требовать? Вот Андропов и обращается с ним, как с лакеем, сунувшимся было к барину в прихожей: «На чаек-с не изволите ль?»
«Пшол…»
И тот, ничуть не обидевшись, даже и глазом не сморгнув от неожиданности, пошел себе…
Недаром «детантисты» всегда с таким упорством настаивали именно на «тайной дипломатии» с Москвой в вопросах о правах человека: публично-то пришлось бы выражаться с большим достоинством, прикидываться равноправными партнерами в игре, чего Москва не стерпела бы. А так, надеялись они, никто не узнает лакейской сути их отношений; и в то же время, выпросив иногда чью-то голову в виде подачки, можно ею размахивать на людях, демонстрируя «успехи детанта». Чем-то же надо было оправдывать свои «особые отношения» с Кремлем.
С другой стороны, следуя своей чекистской привычке стараться непременно «скурвить» партнера, Москва тоже настаивала на этой «тайной дипломатии», отлично понимая, что «конфиденциальность» отношений — первый шаг к ссучиванию. Вот, скажем, ЦК сообщает через посла генсеку лейбористской партии Великобритании Р. Хейварду в сентябре 1973 года, что его просьба Суслову за отказников Левича, Лернера и Слепака выполнена не будет — их дела не будут пересматриваться еще года два-три. Но — утешьтесь — вопрос о двух других решится в конце 1973 — начале 1974 года. Так что с пустыми руками не останетесь, будет чем похвастаться. Однако, инструктирует ЦК своего посла, «подчеркните конфиденциальный характер информации». Только вам, ребята! Глядите, оправдайте доверие. И те — рады стараться — благодарно помалкивают. А заинтересованным кругам, конечно же, можно тайком похвастаться. Только тс-с! — никому ни слова, не спугните игру.
