Четвёртое… было уже личным. Я просто медленно и как-то неуверенно осознавал, что не смогу просто взять и отпустить этого, по сути, чужого мне человека обратно к людям и ныне считавшим её вместе с дочерью, не имевшей ярких признаков Золотниковых, по сути, бесправными животными! При этом я прекрасно понимал, что сам нахожусь на иждивении у опекунши, и мне совсем не нравились тени, то и дело пробегавшие по лицу Ольги Васильевны. Слишком хорошо я изучил этот злой взгляд серо-голубых глаз, появлявшийся всякий раз, когда она по тем или иным причинам собиралась сказать своё веское и необратимое: «Нет!»
А вот добрая душа-Алёнка тихо плакала, вытирая глазёнки платочком, явно проникшись трагедией чужой жизни, периодически неосознанно сжимая мою руку пальчиками, словно тисками. Живица из новообретённого ядра, хоть и была альфастихийной, но хлестала чуть ли не в два раза круче, чем у почти тёски Елены, мир её праху. А соизмерять её, направлять и укрощать самостоятельно, девушка ещё не научилась.
«Всё-таки её неграмотный отец подложил окружающим ту ещё бяку, нарекая дочь Ольгой, а затем постоянно называя Алёной при том, что семья, как я понял, до её своеобразного бунта с поездкой в Москву слышались его беспрекословно, – подумал я, отвлекаясь от мрачных мыслей. – Блин, похоже, Алёнка опять распереживалась, мало того что примеряя на себя чужую судьбу, так ещё и вновь представляя, что бы случилось с ней самой, не наткнись я тогда на неё на вокзале».
Тут нужно благодарить Маргариту Юрьевну, которой отдали на воспитание это совершенно наивное и бесконечно доброе и верящее в людей дитя, которое я отбил у бандитов на Савеловском Вокзале. Это надо же было поверить откровенным жуликам, что они «знают её батюшку…» Вот только приняв на себя воспитанницу, опытная гувернантка сразу поняла, что перед ней не банальная посадская дурочка. Просто характер у девушки такой. А потому, не ломая её через колено, нащупала талант, дала кое-какие знания, и вроде бы прошло совсем немного времени, а получился такой же, но совсем другой человечек.
Мои размышления, вяло тёкшие под рассказ женщины о её трудной и однообразной жизни, вслушиваться не мешали. Детство Елизаветы Всеволодовны, в общем-то, сводилось к тому, что, когда никто не видел, она тренировалась как умела и как успела научить её двоюродная сестра, в остальном же были бесконечные уроки послушания и покорности «Высшей расе». Своеобразно убогой концепции о том, что не просто люди, а даже одарённые не равны между собой от рождения. Эту идею предки Золотаров в давние века притащили с собой из Центральной Европы и до сих пор практиковали в своём клане, считая всех москвичей людьми чуть ли не третьего сорта.
