— Как ты заметил, я твой клиент.
— О’кей, Дог. Была б твоя воля, а похороны мы организуем.
— Только без цветов.
— Само собой. Как ты помнишь, основной капитал остался в семье… по крайней мере, контрольный пакет.
— Пятьдесят семь процентов, — напомнил я.
— Именно. Согласно завещанию, Альфред и Дэннисон не имеют права ничего продавать.
— Верно.
— Каждому принадлежит по пятнадцать процентов, остальное отошло Веде, Пэм и Люселле. Надо же им было чем-то приманивать женихов.
— Да, — кисло скривился я. — Знаю, они их и подцепили. Кроме Веды.
— Помнишь ее главный порок?
— Игра в кости.
— И не только. Она добралась до игорных домов Лас- Вегаса, спуталась там с одной темной компанией из Нью- Йорка и с шайкой проходимцев, перекочевавших из Гаваны. Ты не можешь представить, до чего она докатилась, Дог. Эта сумасбродка просадила все, что у нее было, и даже то, чего не было. Сейчас она живет на проценты с какого-то мизера оставшихся бумаг. Если бы не это, ей пришлось бы горбиться за кусок хлеба.
— Идиотка. Никто не дал бы ей и цента, пойди она на панель, — пробормотал я.
— Не скажи. Ты ее давно не видел. Есть подозрения, что она и сейчас этим подрабатывает. Недавно Морри Шапиро уплатил все ее долги, а до этого Гамильтон, театральный деятель, помнишь? Она потрясная бабенка. Мозгов нет, но фигура… обалдеешь. Говорят, очень способная. Прямо секс-машина. Как старинный автомобиль— стиль, исполнение, цвет, все при ней, но устаревшая модель.
— Ну а что с Пэм и Люселлой? — спросил я.
— Все то же. Мужа Пэм, Марвина Гейтса, замели, когда он проворачивал одну крупномасштабную махинацию, и Пэм забрала его под залог. Выбора не было, либо уплатить за него долги, либо носить передачи. Пэм уплатила. Теперь у нее свой персональный жополиз, который не смеет рта раскрыть, пока она не укажет когда, где и как. Ты догадываешься, о чем я говорю?
— Еще бы. Я помню сексуальные пристрастия Пэм. Ну а Люселла?
— Чересчур роскошествовала. В один прекрасный день проснулась, а денежки уплыли. Остались одни воспоминания о Риме, Париже да Ривьере. А ее муж… этот, как его?
— Саймон.
— Да, Саймон… Так вот она продала его лошадей, гоночные машины и много чего еще. Он развелся с ней в Мехико и женился на какой-то богатой старухе. А Люселла сидит и перебирает свои фотокарточки, снятые в Риме, Париже и на Ривьере.
— Печально.
— Верно. Но типично. Не помню, кто сказал: одно поколение начинает засучив рукава, а другое кончает спустя рукава.
