Когда он вышел из моей комнаты, я осознала реальность происходящего. Я должна поехать к ней. У нее больше никого нет. У нее нет семьи. У нее есть только я.
Так что я должна поехать.
– Ты уверена, Мэгги? – спросил папа, стоя рядом со мной в вестибюле, готовый отвезти меня в больницу.
Я кивнула.
Мама подняла голову и посмотрела на меня, стоящую в дверях. Ее прищуренные глаза были напряжены, как будто она ждала, что я потерплю неудачу. Как будто она хотела, чтобы я потерпела неудачу.
– Она не станет этого делать, – резко сказала мама. – Она не готова. Она никуда не поедет.
– Нет, – сурово сказал папа. – Она поедет. – Он посмотрел мне в глаза, и во взгляде его были надежда и сострадание. – Она сказала, что поедет, и она поедет. Да, Мэгги?
Я дважды стукнула в дверь, и он улыбнулся.
Мама поерзала в туфлях и скрестила руки на груди. Она сильно нервничала, и это было очевидно, но папа снова этого не заметил.
– Это ложь. Ну, смотри. Смотри, как она побежит к себе в спальню. Все в порядке, Мэгги. Можешь идти обратно наверх. Не давай своему отцу давить на тебя.
– Кэти, прекрати, – упрекнул ее папа.
Она поморщилась и промолчала, но я чувствовала на себе ее пристальный взгляд.
Мои ладони вспотели, а сердце бешено колотилось.
Папа улыбнулся мне.
– Не волнуйся, Мэгс. Ты сможешь. У тебя получится, – подбодрил он меня.
Тише…
Я отступила назад, и, заметив это, он шагнул ко мне. Он бросился ко мне и покачал головой.
– Нет, нет, нет. Мэгги, ты справишься. Давай. – Он протянул мне руку, а другой дважды постучал по двери. – Да. Помнишь? Ты согласилась. Ты едешь.
Мои глаза метнулись к его дрожащей руке, и когда я снова посмотрела ему в глаза, горевшая в них когда-то надежда полностью исчезла за смятением и беспокойством.
– Мэгги, – прошептал он, вытягивая руку.
Я отступила назад и ударилась о край стола в фойе, качая головой взад и вперед.
– Давай, Мэгги. Мы должны поехать, – сказал он.
Я стукнула по столу один раз.
Нет.
Да что со мной не так? Я уже давно выросла. Почему мне так страшно? Я уже слишком взрослая, чтобы быть сломленной. В глазах папы я видела то, что он годами пытался от меня скрыть, – усталость. Его волосы были почти полностью седыми, под глазами были мешки, улыбка не стирала хмурое выражение его лица. Когда он перестал широко улыбаться? Он устал. Устал волноваться. Устал ждать. Устал от меня.
Его тяжелый взгляд стал мрачным.
– Нет… – Он запустил пальцы в волосы. – Нет. Не делай этого. Пожалуйста.
