— кажется, его постоянное место пребывания, когда он не в конторе. Иногда он вызывает меня к себе и дает какие-то клочки бумаг, чтобы я набрала текст на машинке. Это письма, и они все начинаются со слов «дорогой брат» и подписаны «с братским приветом». Иногда речь идет об умершем брате, и, пока я расписываю все его прекрасные качества, особенно по отношению к другим братьям, меня охватывает меланхолия: кажется, что в этой семье есть какая-то редкая красивая связь. Но когда я однажды осмеливаюсь спросить фрекен Лёнгрен, сколько у Мастера братьев, она заливается громким смехом: это братья по ложе. Он состоит в Ордене святого Георгия
[12]. Об этом она рассказывает его сыну — тот разворачивается ко мне вместе со стулом, чтобы потаращиться на такую остолопку. Каждый вечер пятницы я раздаю конверты с зарплатой в типографии. Это своеобразное испытание: работники бросают шуточки или дерзости в мою сторону, и я не сразу нахожусь что ответить. Я ведь не одна из них, как это было в прежней фирме. Это место, cчитает отец, — самая лучшая из моих работ, и нет никакого оправдания, чтобы уйти оттуда. Все состоят в профсоюзе, и я тоже. Взносы делает Мастер, и мне нужно идти на курсы стенографии, которые он же и оплатит. Не понимаю, зачем учиться на стенографистку, если писать разрешено только его братьям. Счетами и деловыми письмами занимается фрекен Лёнгрен. Создается впечатление, что она была против моего устройства на работу и теперь препятствует тому, чтобы я вообще чему-нибудь научилась. Сидеть и пялиться на нее с восьми утра до пяти вечера — труд непосильный и утомительный. Мне раньше никогда не встречались такие люди. Иногда она вежлива и интересуется, например, не хочу ли я угоститься яблоком. Подает его, но, как только оно начинает хрустеть у меня на зубах, хмурится и произносит: вы можете хотя бы раз съесть яблоко без такого шума? Стоит мне зачастить в туалет, как она спрашивает, не страдаю ли я от несварения желудка. Однажды она рассказывает о скорой конфирмации племянницы и спрашивает, не знаю ли я кого-нибудь, кто пишет песни для празднеств. Просто чтобы удивить ее, я отвечаю, что могу это сделать сама, и она бросает на меня недоверчивый взгляд. Они должны быть так же хороши, как и те, что можно прочитать в витрине газетного киоска. Обещаю — получится хорошо, и она нерешительно позволяет попробовать. Я пишу стихи на предложенную мелодию «Веселый мастер медных дел»; фрекен Лёнгрен впечатлена: и впрямь похожи на те, что заказывают за деньги. Она показывает их сыну Мастера и получает ответ: черт побери, кто бы мог такое подумать о фрекен Дитлевсен. Он разворачивается на стуле и с любопытством изучает меня своим коварным взглядом. Как обычно, ко мне он не обращается. Да, подтверждает фрекен Лёнгрен, это дар. Оба кажутся мне очень глупыми. Фрекен Лёнгрен даже не умеет нормально изъясняться по-датски. Так, она говорит «в любом при случае» и использует это дурацкое выражение весьма часто. Чтобы придать весомости словам, она то и дело вставляет «я утверждаю и не устану продолжать утверждать, что» и тому подобное. Но, естественно, своих утверждений она не повторяет. Таким бесполезным образом мне предстоит провести два года, и эта мысль почти невыносима. Практически всегда, когда я прихожу вечером домой, у нас сидит Ютте, и я устала от ее болтовни с мамой. Ютте — высокая и красивая блондинка, но сама считает, что никогда не выйдет замуж — уж очень быстро устает от мужчин. У нее было много ухажеров, и она всегда развлекает маму историями о последнем из них. Они много над этим смеются, и здесь я чувствую себя лишней. Отец громко храпит, уснуть я смогу, лишь когда он уйдет на работу, а Ютте — к себе. Не понимаю, почему я почти не могу выносить людей и как им нужно разговаривать, чтобы я с удовольствием их слушала. А разговаривать им нужно, как это делал херре Крог, и на улице мне постоянно кажется, что это он сворачивает за угол или переходит дорогу. Я бросаюсь вдогонку, но это всегда оказывается кто-то другой. На месте, где стоял его дом, собираются строить новый, и я всегда отворачиваюсь, когда по пути домой прохожу мимо. Я хорошо знаю, что могу найти его в телефонной книге, но гордость не позволяет. Я ничего для него не значила. Была лишь мимолетным развлечением, и, пожав плечами, он отвернулся от меня. Но я чахну от такого существования, и мне так или иначе нужно что-то придумать. На ум приходит рубрика в «Политикен» под названием «Театральные и музыкальные объявления». Вот что могло бы стать вечерним занятием, ведь теперь мне разрешено возвращаться домой в десять. Музыка — недоступная для меня территория, а вот актрисой я могла бы себя представить. В большой тайне от всех я отвечаю на объявление о том, что требуются актеры в любительский театр. Получаю письмо от театрального общества «Успех», расположившегося в ресторане на Амагере, и в условленный вечер меня приглашают на встречу. Я надеваю коричневый костюм, купленный по маминому настоянию вместо велосипеда, и на трамвае отправляюсь в ресторан. Я здороваюсь с тремя серьезными молодыми людьми и юной девушкой, которая, как и я, пришла сюда впервые. За столом руководитель рассказывает о планах поставить любительскую комедию под названием «Тетушка Агнес». Пьеса у него с собой, и, бросив на меня быстрый оценивающий взгляд, он решает, что тетушку Агнес играть мне. Это, объясняет он, комическая роль, для которой я подхожу идеально. Даме примерно семьдесят лет, но возраст легко подправить небольшим количеством грима. В постановке есть молодая пара, и мужчину будет играть он сам, а девушку — фрекен Карстенсен. Я любуюсь ею: она очень красивая. Волосы платинового оттенка, глаза темно-синие, а зубы белоснежные и безупречные. Я отлично понимаю, почему мне не досталась ее роль. Тем не менее я с трудом представляю свой успех в качестве смешной семидесятилетней старушки. Распределив роли, мы договариваемся встретиться, когда выучим текст, после чего пьем кофе и расходимся. До трамвая я иду вместе с фрекен Карстенсен. Она предлагает перейти на ты. Ее зовут Нина, и она живет в Нёрребро. Я спрашиваю, почему она отозвалась на объявление. Потому что я умирала от скуки, отвечает она. На ходу она покачивает бедрами, и в ее компании я уже чувствую себя счастливой. Нине восемнадцать, и, уверена, мы станем подругами.
