Разговор для полковника выходил неприятный, он откинулся на спинку стула, небрежно кинул перо на стол. Между прочим, сам кавалер был рад, что Рене взял на себя казни, ему самому вовсе не хотелось в них принимать участие; считать деньги и добычу — это одно, а казнить сотни мужиков и баб — это… Это скучно. И неприятно.
— Бог завещал прощать раскаявшихся, — негромко ответил брат Ипполит.
— И ты видел среди них раскаявшихся?
— Видел двух. Они раскаялись, приняли причастие и исповедались. Но Рене все равно одну из них повесил, а одного утопил. А сегодня, сейчас ко мне одна дева пришла, семнадцати лет, мужа ее только что утопили, а она спрашивает: если она раскается и вернется в лоно Святой нашей Матери Церкви, ее топить не будут? А то она плачет, говорит, что очень боится воды, говорит: пусть меня лучше повесят.
— Нет, не говорила, я о том сам подумал, — признался брат Ипполит.
Волков вдруг перестал злиться и засмеялся, ну что с дурака взять. Конечно, он молод и чист помыслами, душой чист, такого легко обвести вокруг пальца, для любой ушлой девицы он легкая добыча:
— Ну, прощу я ее, раз ты о ней пришел хлопотать, люблю тебя, а значит, выполню твою просьбу и прощу ее, и что будет дальше? Она примет литургию папскую, введешь ты ее в лоно Матери Церкви, а потом что? Отпустим ее?
Монах пожал плечами:
— Ну, наверное, отпустим…
— Отпустим, да? А она перейдет на ту сторону реки, да выйдет замуж за еретика и снова станет еретичкой, да женой нового мужика, что опять на господ оружие поднимет. И нарожает ему полдюжины новых злых хамов, новых еретиков. Будут они опять грабить купчишек по реке, вешать монахов и господ. И что? Опять мне собираться на войну? А ведь я опять тебя с собой возьму. А ведь ты, кажется, войну-то не любишь?
Сначала Ипполит молчал, но вдруг его лицо озарилось мыслью:
— А мы ее не отпустим. Мы ее с собой возьмем.
— Куда? — не понял сначала Волков.
— Как куда? Так в имение ваше, а там выдадим ее замуж за человека хорошего, и будет он рожать людей праведных, церкви угодных.
Тут кавалер и призадумался. И то верно, в его земле баб-то не хватало, многие солдаты бобылями жили до сих пор, готовы были опять к горцам наведаться, лишь бы женами обзавестись. А баб-то тут было немало.
«А ведь их можно и в крепость записать вместе с детьми. Да! Точно, детей-то я вешать не собирался, их всех можно с собой забрать».
— Хорошо, что ты пришел, — наконец сказал кавалер удивленному такой переменой монаху, — иди-ка к пленным, спасай души заблудшие, всех детей перепиши, а заодно и баб… Говори им, что если вернутся в лоно Истинной Церкви — казнить их не буду, в земли свои заберу, мужей новых найду. Возьми Фейлинга, идите и всех перепишите, кто пожелает.
