— Ох, что это? — остолбенела Ута. Она даже осмелилась схватить госпожу за плечо. — Госпожа моя, что это?
Но люди, сновавшие по лагерю, этого звука совсем не испугались, даже лошади вели себя смирно. Агнес скинула руку служанки с плеча и сказала:
— Успокойся, корова ты глупая.
У шатра хмурые охранники, но ее пропускают безропотно. Она садится на край кровати, еле жива от усталости, Ута стягивает с нее башмачки, чулки, замызганное платье.
— Ох, все попорчено, — говорит служанка, — попробую мыть мылом, дома, может, пятна сойдут.
Агнес знает, что не сойдут. Платье испорчено навек. Но разговаривать с глупой у нее нет сил.
— Я вам сейчас еду принесу. Зельда должна была что-нибудь сделать.
Она уходит, а девушка залазит на постель повыше. Перед нею ларец со стеклом. Сил нет ни на что, но на это у нее силы находятся.
Шар нежно желтый, лежит в ларце на красном бархате. Это очень красиво. Он так и манит, так и кричит: возьми меня в руки.
Она вздрогнула, когда открыла глаза. Перепугалась. Лампа в шатре всего одна горела, а через верхний проем света много внутрь не проникало. Как не перепугаться, когда в полумраке над тобой стоит огромный черный человек. Лица его почти не видно. Оно серое. Вот спросонья девушке присматриваться пришлось, чтобы понять, чтобы разглядеть его, а когда поняла, что это господин, так не сильно и успокоилась. А он берет ее за горло и одним движением, словно котенка, с постели девушку поднимает и держит так, что она пальцами ног едва ковра касается. И спрашивает у нее:
— Кажется, ты мне говорила, что с этой войны я приеду с серебром и славой? Ты?
И в голосе его такая злость слышится, что у нее мороз по коже. Злость холодная, ледяная. Смертью пахнущая. Она хочет ответить, сейчас с ним нужно заговорить, чтобы все объяснить. Она и рада бы, да как тут слово произнести, если тебя за горло держат крепче, чем веревка висельника. Девушка только руками в его руку вцепилась, чтобы хоть чуть легче было, да глаза на него таращила. А главное, понимала, что реши он ее прямо здесь задушить или шею сломать, то никто его не остановит, ничего ей не поможет, даже все ее силы, перед которыми все иные сразу склоняются. А он тут ее и отпустил.
Отошел от нее, взял кувшин с вином с сервированного к обеду стола с остывшими кушаньями и стал пить прямо из кувшина. Агнес вскочила, нашла свою рубаху, надела ее быстро.
— Ну, что скажешь? — холодно спросил у нее господин, отрываясь от кувшина.
