Я уже несколько раз просил:
— Ну, расскажите, что у нас нового?
И не зная, что еще связного сказать, добавил:
— Как погода?
Разговор спустился с вершины гастрономии и перешел к досадной смене дождя и облаков, солнца и ветра.
— Погода, говоришь? Такой осени давно не было. Мягкая, теплая, ласковая. Но листья уже желтеют…
…и краснеют. Я знаю, что природа вечно повторяется, и все же она всегда иная. Каждую весну и осень, зиму и лето она плагиатствует у самой себя, и всегда она другая, новая, неповторимая. Вот почему я никогда не устаю бродить по тропам Витоши в подножье Кикиша или спускаться от Камен-дяла по моренам. Среди них краснеют и желтеют низкорослые дубки и орешник, сухие стебельки витошских тюльпанов и барвинка, тысячелистника и зверобоя. Меня подхватывает и медленно несет волна ароматов, я словно плыву в какой-то безбрежности, подобно героям фильмов, которые прибегают к замедленному кадансу, потому что хотят быть современными, очень-очень современными! Я карабкаюсь по крутому склону, чувствую себя прекрасно, упиваюсь своей жаждой и жду чуда… Но его не будет…
Я это знаю, как знаю и то, что сейчас по ту сторону склона будет широкая поляна, которая еще благоухает мятой и тимьяном. Живой ветер ласкает поляну. Он могуч, огромен и невидим. Я чувствую, как он, будто от злости, сминает облака и верхушки деревьев. Он поднялся с красных крыш города, который лежит внизу, и улетел от них, а теперь низко гнет к каменистой земле траву и деревья.
Я знаю, что не дойду до конца пути.
Знаю, что по ту сторону поляны начнется новое восхождение, новый склон, и он будет еще круче, каменистее и упрямей…
«Я знаю, что этой осенью море, которое всего в двух шагах отсюда, не хочет успокоиться, — говаривал Иван Пейчев, — потому что возле моря все — море, оно приходит, чтобы уйти, и уходит, чтобы вернуться».
Как и тоска, как и радость, как жажда жить справедливее и разумнее.
Я будто слышу, как волны бьются в прибрежные скалы, как заливают песчаные ковры, а те, может быть, воют от боли и гнева. И я, — потому что мне этого хочется и потому что снова вспомнился милый Иван Пейчев, — я снова хочу увидеть друзей с большими теплыми руками. Они далеко от меня, я тянусь к ним, но их нет; я вижу их добрее, чем на самом деле, честнее и смелее. Интересно, узнают ли они когда-нибудь, что за границей всегда говоришь о родине, о друзьях и будущем с особым восторгом, с особой любовью и признательностью, с тем сыновним и братским чувством, которое на родине иногда глохнет в человеческой сутолоке…
