Уяснивший причину моего замешательства Валера тоже взглянул на свое запястье — и пожал плечами. Ясно. То есть, ничего, конечно, не ясно, но зато и не так обидно — полковничий швейцарский армейский хронометр со встроенным компасом тоже стоял.
Ну и хрен с ними, с часами — мой внутренний будильник меня еще никогда не подводил. А, значит, у нас есть минут тридцать на то, чтобы вернуться. Или дождаться моих парней здесь — перспектива лезть обратно сквозь стену из свихнувшихся отонов меня радовала не сильно. Точнее, совсем не радовала.
На том и порешили. Валера, почти не споря, остался ждать остальных, а я, оставив возле него рюкзак и бронежилет, пошел «прогуляться». По дороге, вымощенной… ну, не желтым кирпичом, положим, а растрескавшимся от времени асфальтом, и не в сторону Изумрудного Города, а по направлению к бывшему научно-административному корпусу бывшей же нейтринной обсерватории.
Почему-то мне казалось, что это важно.
Идти было не слишком далеко, метров семьсот по плавно заворачивающей влево дороге (конечно, можно и напрямик, но продираться сквозь высокую, по пояс, траву и густо разросшийся колючий кустарник не хотелось). Асфальт под ногами выглядел очень старым — сквозь многочисленные трещины тянулась навстречу унылому местному свету трава, а кое-где дорожное покрытие и вовсе скрылось под слоем нанесенной за долгие годы земли.
Унылый свет, унылый мир, даже трава — и та какая-то унылая: не жизнерадостно-зеленая майская, не устало-пожухлая августовская, не придорожно-пыльная и даже не бесцветная — именно унылая. И вот что интересно: на самом деле я отчего-то был твердо убежден, что все здесь — и эта самая трава, и асфальт, и деревья — при нормальном освещении именно такие, каковыми и должны быть. Цветные. Настоящие. А все остальное — причудливая иллюзия, рожденная прихотью непонятно где заблудившихся фотонов; особенность нашего привыкшего к полноцветью световосприятия…
Кстати, насчет световосприятия и прочего сумеречного зрения — я остановился, заметив кое-что справа от дороги, под разросшимися сверх меры деревьями. Поначалу даже не понял, что это такое — окружающая серость здорово действовала на нервы, смотреть при таком освещении было неимоверно трудно — жутко уставали глаза, однако, сойдя с дороги и подойдя ближе, понял.
Пассажирский микроавтобус, самая обычная «Газель», судя по полустершейся надписи на борту — обсерваторская. Не зная, зачем мне это нужно, подошел ближе. Ничего интересного: такой же, как и у «Урала» на дороге, источенный ржой корпус с облупившейся краской, превратившиеся в бесформенные лохмотья сиденья и обшивка салона, кости на заросшем травой полу…
