Покончив со своими пейзажно-геологическими изысканиями, я осторожненько ощупал набухший на лбу шишак, увенчанный небольшой ссадиной (ха, да никто не сомневался — меня ведь должно было ударить по голове, разве нет?), и вернулся к разглядыванию пострадавшего транспортного средства, из которого выбирались остальные члены отряда. Наскоро пересчитав людей, я немного расслабился: все живы. Даже полковники. Блин, прямо стыдно — получается, я единственный, кто отрубился во время посадки!
Правда, и посадочка вышла неслабая: от вертолета остался, практически, только зарывшийся смятым носом в траву покореженный фюзеляж. Хвост представлял собой немыслимую мешанину из несущих конструкций и изодранного дюраля, измочаленные остатки лопастей свисали с перекошенного ротора жалкими синтетическими лохмотьями, сквозь разошедшуюся от удара обшивку моторного отсека чадил разбитый двигатель — красота-красотища! В прошлом мне раза три приходилось нештатно приземляться, но я никогда не думал, что можно практически не пострадать при такой посадке. Спасибо майору — если б мы не пропахали вдоль ущелья, а вклеились в один из боковых склонов, то… кстати, интересно, это случайность? Или как раз не случайность?
— «Если думаешь чего, так не мучь себя…» — словами из песни Высоцкого ответил на мой невысказанный вопрос подошедший майор. Коллегу слегка покачивало, а ко лбу он, как и ожидалось, прижимал сложенный в несколько раз бинт из перевязочного индпакета. Но, в отличие от меня, он еще здорово расцарапал лицо и разбил губу. — Спорим, думаешь, как нам повезло с направлением падения? И мучительно пытаешься понять, было ли это случайностью? Хрен его знает… и да, и нет. Когда перед нами эта штуковина появилась, я попытался уйти от столкновения и завалил право-вниз. Только поздно было, все равно мы в нее влепились. Хорошо, хоть сознание не потерял — винтокрыл-то наш после этого почти неуправляемый стал, да и движок сразу заглох. Но если б я заранее отворачивать не начал, мы б аккурат пониже вон тех сосенок вошли. Вот и пойми, случайность или нет? Я-то не здесь маневрировал, а там. Места-то, я так понимаю, узнал? — поморщившись, он облизнул разбитые губы и сплюнул розовым.
— Мы все учились понемногу, — продекламировал я слова другого классика, — военной топографии, важнейшей из наук. Юрские горы, родина динозавров и швейцарских часовщиков. А наша посадочная полоса, кажись, по-местному «мульд» называется, правильно?
