– Тогда я лучше и правда не пойду… – удрученно вздохнула его жена и не глядя села в кресло, безвольно опустив руки.
– Фаечка, – в голосе лэрда Грозби прозвучало так хорошо знакомое ей огорчение, – безусловно, ты можешь не ходить, но тогда ведь и я не пойду. Потому что за тридцать лет ни разу не ходил один ни на какие праздники и дальше не собираюсь изменять своим правилам.
– Но Гроз! Так же нельзя! – побледнела она, – ведь девочки обидятся.
– Меня девочки поймут, – уверенно заявил он, поправляя у зеркала ворот новой шелковой рубахи, – и одобрят. Они теперь и сами уже почти замужние лейды и прекрасно сознают, что у меня просто нету другого выхода. А вот почему тебе так трудно позвать пару горничных и быстренько надеть новое платье, боюсь, никому не постичь.
– Гроз… – голос женщины предательски дрогнул, – просто они такие… я боюсь…
– Чего? – он мгновенно оказался рядом, обнял жену за плечи, промокнул ее слезы тончайшим платком, – Фаечка, ты неправа!
– Лэрд Грозби? – стукнув, заглянула в комнату Вильдиния, – вы просили прийти? А почему лейда Фаиния плачет?
– Потому что ей не жаль ни меня, ни дочерей, – с досадой буркнул Грозби, – ей жаль горничных… или белошвеек… а может и платья, я никак не пойму…
– Тогда идете погуляйте, мы тут разберемся. – мгновенно приняла решение целительница.
А едва он вышел прочь, уверенно дернула шнур звонка.
– Лейда Вильдиния, ну зачем… – еще лепетала Фаиния, с ужасом глядя на флакончики, коробочки, ванночки, щетки, плойки и прочие инструменты, без которых она прекрасно обходилась до сих пор.
Да и много ли нужно женщине, которую боги и без того не обделили привлекательностью? Чуточку пудры на самодельную пуховку, капельку карминного масла на губы и гребень в уложенную на затылке косу. Ну и капельку душистой воды за ушко, совсем крохотную.
– Не волнуйтесь лейда Фаиния, – успокоила Вилия, вынимая из ее растрепавшейся прически гребень. – зажмурьтесь. Времени мало, поэтому я буду делать вам прическу магией. И разговаривать пока тоже не нужно.
Фаиния только несчастно всхлипнула и обреченно закрыла глаза. И не открывала почти пять минут, безвольно позволяя делать с собой всё, что угодно. Однако, как ни странно, ей не было ни больно, ни неприятно. Чьи-то руки ловко и бережно расстёгивали крючки, потом вокруг гудел ветер, обдававший ее распущенные косы то теплой влагой, то сухим жаром. Затем тела женщины ласково коснулся мягкий и легкий шелк какого – то одеяния, волосы кто-то осторожно расчесывал, завивал и укладывал, по лицу порхали нежные кисти, руки облачали в тонкие перчатки. Наконец появился аромат незнакомых, явно дорогих духов и шею обняла прохладная тяжесть металла.
