— А я ведь отговаривал тебя, — твердил, смеясь, Спарун. Его лоб покрылся капельками пота. — Я ведь не хотел идти в башню. Я вообще не помнил… — Он схватился за голову, выпустив, наконец, Дерлета, уселся на камни и застонал. — Они что-то сделали со мной, чтобы я не помнил. Но кто-то постоянно звал меня, а если я пытался свернуть в сторону, меня наказывали… О, как было больно, как больно! И эти сны. После снов я всегда точно знал, что нужно делать. Если я не делал этого, меня опять наказывали — во сне, в кошмарном диком сне, после которого болело тело. Но я не помнил подробностей, никогда не помнил! Не надо было тебе идти в руины, Дерлет. Тебя погубило любопытство. Ты желал прочитать книгу, дневник древнего мага… А я — я до безумия возжаждал драгоценностей — богатства, которое оправдало бы меня в глазах отца. Это стало помешательством, не так ли? И теперь задумайся и ответь: как много в этом неистовом стремлении получить желание было твоего, твоего собственного, и сколько в этом желании было чужого, внушенного тебе со стороны? Ты не знаешь? Я — не знаю! Не обвиняй меня за то, что я завел тебя в ту самую ловушку, в которую угодил и сам. Я лишь хотел помочь… Воистину, любопытство и алчность губят людей, и даже Котру не в силах нас спасти.
Он поднял лицо и посмотрел прямо в глаза Дерлету. Ученый поразился тому, каким бледным стал моряк, как лихорадочно блестят его расширившиеся зрачки.
— Это не мои слова, — тихо проговорил Спарун. — Про любопытство и алчность. Я припоминаю… Нет! — Он снова стиснул ладонями свои виски.
И тут наконец стемнело, солнце как будто одним рывком скрылось за горизонтом, и из полумрака выступила высокая темная фигура.
Спарун съежился, боясь пошевелиться. Дерлет, парализованный страхом, смотрел на незнакомца, не отрываясь.
— Я — Бардесан, — прозвучало из темноты. — Я тот, кто желает видеть на троне единой Империи истинного ее правителя, владыку Дигана, законного преемника почившего государя. Вы явились на руины добровольно. Вы изъявили желание стать частью великой Империи. Вы приняты в армию императора Дигана.
— Император Диган? — хриплым, прерывающимся голосом повторил Дерлет. — Но ведь он давно погиб… И столица разрушена.
— Столица будет восстановлена, когда воссядет Диган, — провозгласил Бардесан.
— Это невозможно…
— Кто произнес слово «невозможно»? — Невидимое в темноте лицо Бардесана вдруг озарилось мягким золотистым светом, словно в руках у него зажглась лампа. Дерлет увидел крупные, мужественные черты, яркие темные глаза. — Для владыки Дигана не существует невозможного, — сказал Бардесан. — Он воссядет на троне.
