Утро встретило меня криком. Орало, конечно, не само утро, а злая и невыспавшаяся Тория, явившаяся в академию за два часа до первого занятия. Откинув полог, я лениво наблюдала, как она мечется по нашей общей спальне. Комната казалась раза в три меньше из-за заполонивших всё и вся сундуков и чемоданов.
«Надо же, — всё ещё не до конца проснувшись, подумала я. — Кто бы мог подумать, что вещей у нашей красавицы ещё больше, чем было в прошлом году у Лиры. Впрочем, дай я матушке волю, и у меня появилось бы что-то подобное».
Вспомнив о безразмерных сундуках, заготовленных тисой Мэй для любимой дочурки, я невольно поежилась. Только с помощью отца мне удалось отбиться от огромного количества тряпок самых безумных оттенков розового и голубого. Правда, заменить их на что-то менее кричащее мне так и не позволили. Но отец, воровато оглядываясь, вручил перед самым отъездом большой кошель с золотом: «Купишь себе всё, что понадобится».
Намек я поняла и у портного, к которому специально ходила вчера, рассчиталась исключительно звонкой монетой. Прежде счета Лиры оплачивали родители и, соответственно, видели, что именно она покупает. Представив, что сказала бы матушка, увидев счёт за тёмно-зелёные плащи, не говоря уже о практичных серых комплектах для тренировок, да ещё готовых, а не сшитых на заказ, я окончательно проснулась и, выбравшись из-под одеяла, направилась в душ.
Тория, удостоив меня коротким приветствием и быстрым поцелуем в щечку, продолжила костерить кого-то из своих нерасторопных слуг, что-то напутавших с багажом. Её вопли пробивались даже через шум воды. Я морщилась, но терпела. А что тут скажешь? Ну, привыкла она с прислугой говорить только на повышенных тонах. Неприятно, но не смертельно. Не бьёт же, судя по высказываемым угрозам. А то я за каникулы о местных порядках много чего «вспомнить» успела.
Я проскользнула в отведённую мне гардеробную и быстро переоделась. Разумеется, всё, хотя бы отдалённо напоминающее розовый шёлк и ему подобное, я проигнорировала. Зато тёмно-зелёный, почти чёрный дамский камзол, украшенный серебряной вышивкой по обшлагам, сел как влитой. Уж не знаю, что послужило тому причиной, привычный цвет, именно такой, какой был у моего заслуженного в прошлой жизни плаща некроманта, или что-то другое. Но я влюбилась в эту тряпку с первого взгляда и заказала ещё две почти идентичные на смену.
В бриджах и мягких сапожках оказалось куда удобнее, чем на каблучищах и в облаках шёлка, доставшихся в наследство от той, прошлой Лиры. «Нет, матушка, — невольно подумала я, поправив воротник. — При всём уважении, больше никакого шёлка в повседневной жизни!».
