не прощает.
– Охлос? – усмехнулся Алкививад. – Следуя твоим словам, меня будут обожать только аристократы, [39] а ведь именно среди них у меня больше всего врагов. А вот простонародье меня любит и даже готово целовать полы моего гиматия.
– Твоего небрежно влачащегося по земле пурпурного гиматия… – повторил, как завороженный, Сократ, и вдруг чувства его настолько ясно отразились на его лице, что окружающим стало неловко видеть своего наставника в приступе этой безнадежной (ибо всякое чувство к Алкивиаду было безнадежным и безответным – он мог любить лишь себя, единственного, а другим лишь позволял – или не позволял обожать себя!).
Впрочем, Сократ тотчас спохватился и с прежним наставительным видом проговорил:
– В человеке часто уживаются два существа. Аристократ способен совершать гнусности, за которые его раба побили бы палками или даже распяли на городской стене, а раб, напротив, способен на высокие чувства. Говоря о тех, кто ненавидит тебя, я говорил именно о тех аристократах, которые так лишь называются, в то время как в их натурах преобладает охлос.
Во время этой беседы Анит не был способен ни на что, кроме как раболепно взирать на свое божество и восторженно думать о том, что да, Сократ прав в главном: Алкивиад – существо особенно, он не такой, как все! Взять хотя бы уроки игры на аулосе, которые в гимнасии считались обязательными для всех. Алкивиад же отказался обучаться этому мастерству как занятию презренному, недостойному свободного человека.
– Плектрон [40] и лира нисколько не искажают черт лица и не портят его красоту, – говорил Алкивиад, – а у того, кто дует в аулос, искажаются не только губы, но и все лицо. Человек делается неузнаваемым и даже уродливым. Кроме того, играя на лире, можно одновременно и петь; аулос же так закрывает рот, что не дает возможности ни петь, ни говорить. Пусть играют на аулосе, – продолжал Алкивиад, – дети фиванцев, так как они не умеют вести беседу. Мы же, афиняне, произошли от Афины и Аполлона; Афина правда, изобрела аулос, но бросила его, как негодный инструмент, а Аполлон даже содрал кожу с аулетиста!
Анит вспомнил, что после этой речи Алкивиада он не мог без смеха смотреть на аулетистов и аулетрид: все время воображал себе Марсия с ободранной кожей… все несчастье бедного сатира состояло в том, что он более искусно владел аулосом, чем сам Аполлон, вот своенравный бог и не простил ему своего поражения.
Страсть Алкивиада отличаться от других была порой непредставимой! Да что далеко ходить за примером: в этом путешествии на остров Мелос, где ему приходилось участвовать в боях, храбро сражаться и не единожды рисковать жизнью, он не переставал заботиться о своих удобствах. Палатка его была обставлена с умопомрачительной роскошью, из числа военной добычи он выбирал наикрасивейших женщин (в эту пору своей жизни Алкивиад уже окончательно расстался с причудами юности, когда его товарищи по этерии
