Французская няня | страница 51
Что до самого виконта, то в первое время я опасался, что он смотрит на меня с недоверием и подозревает, что, по-прежнему храня Вам верность, я буду пытаться отыскать Вас и помочь. Однако вскоре я понял, что он считает меня дурачком, неспособным рассуждать и чувствовать, к тому же еще и беспамятным. Для него все черные такие, сказал мне Нуаре, который возит его и слушает его беседы с приятелями; стало быть, для виконта я просто обезьяна без шерсти, бездушный и безмозглый уродец.
Такое мнение могло бы показаться мне обидным, но если учесть, что я думаю о виконте то же самое, то лучше обратить внимание на положительную сторону вопроса, продолжая при этом играть роль дурачка. Посему я намерен прислушиваться к тому, что он говорит и как плетет против Вас козни со своим кузеном, — и вести себя соответственно обстоятельствам.
С нетерпением жду Вашего ответа и преданно целую Ваши руки.
Ваш навсегда, преданный старший сын
Туссен
2
— Ответ? Какой еще ответ? Ты, черномазый! Это уж слишком! Мало того, что я согласился передать заключенной письма, теперь тебе еще и ответ подавай? Никогда я тебе не обещал, что позволю ей писать. Чтобы прямо в тюрьме — да перо с чернилами? Ну уж нет. Хочешь, чтобы все вскрылось и я бы остался без работы? Или еще чего похуже? Довольствуйся тем, что эта капризная мадам будет знать, что у вас там происходит. А насчет того, что у нее тут… хватит с тебя и моих слов. А ну прочь отсюда, вон идет охранник мне на смену. Вот уж кто ни одного правила ни в жизнь не нарушит, хоть бы и за гору золотых монет!
Глава шестая. Париж, январь 1832
1
Софи очень удивилась, когда в ту первую ночь на бульваре Капуцинов ее не послали спать наверх, в комнаты последнего этажа с Шарлоттой и другими служанками. По приказу Селин ей постелили на диване в проходной комнате перед детской. Софи было так грустно и тяжело, что при всей усталости она не могла заснуть. Она закрывала глаза и видела бледное лицо матери и ее сложенные на груди руки… При мысли о том, что она никогда больше не увидит маму, никогда не услышит ее голоса, девочка проваливалась в черную бездонную пропасть боли.
Софи лежала и прислушивалась к звукам, раздававшимся в доме: приглушенной драпировками игре на фортепьяно в зале, звону столовых приборов на кухне, смеху служанок. Она ощущала прикосновение мягкой простыни, легкое тепло шерстяного одеяла и думала: не сон ли это? Неужто ей и вправду можно остаться под этим гостеприимным кровом — или уже завтра она проснется замерзшая и голодная на койке дома призрения?
