Это очень утешительно, думала теперь Софи. И предупредительное отношение Туссена это только доказывало. В последний момент, когда мадам Варанс уже прикрепила булавкой к шали, в которую была закутана Софи, платок с шестьюдесятью франками, мальчик, прежде чем запрыгнуть внутрь, о чем-то пошептался с Жан-Батистом, и они вместе погрузили в карету мешок с углем.
— Это для жаровни ее матери, — услышала девочка их шепот.
Набравшись храбрости, она застенчиво дотронулась до руки своего юного провожатого.
— Ты ведь дикарь, правда?
Услышав эти слова, Туссен захохотал.
— Да, точно! Месье Эдуар то и дело называет меня дикарем, особенно когда злится. Хотя когда я был маленький, то там, в колонии, проводя целый день рядом с моей первой госпожой, я смог приобщиться к воспитанию, которое обыкновенно получают белые. К несчастью, когда мадемуазель Атенаис вышла замуж, ее супруг, погрязнув в долгах, решил, что за раба с моими достоинствами можно выручить хорошие деньги, и сразу же выставил меня на продажу.
Софи смотрела на него огромными глазами. Раб? На продажу? Как же он очутился в Париже, где нет ни плантаций, ни копей?..
— Что, никогда не встречала домашнего раба? — весело спросил Туссен, видя ее изумление. — Знаешь, мне ведь очень повезло. Когда я был еще маленьким, мой хозяин, месье Жером Дешатр Лакруа, пришел вместе с младшей дочкой в хижину, где я жил с матерью и другими рабами. «Выбери себе малыша для игр», — сказал он ей. И мадемуазель Атенаис, которой тогда было девять лет, выбрала меня.
— А тебе сколько было?
— Не знаю. Три, четыре… Меня уже приставили к работе. Вместе с сестрой и другими детьми я лущил кукурузу.
— А твоя мать? Как они могли оторвать тебя от матери? — воскликнула Софи, ужаснувшись при мысли, что кто-то может так же поступить с ней и Фантиной. — Ты же был совсем малыш! Ты не плакал?
— Не думай, что я проводил целый день, держась за материнскую юбку. Мать работала на плантации и возвращалась в хижину поздно вечером, еле живая от усталости. Детьми занималась старуха, которая не могла больше работать в поле. Если я и плакал, то из-за того только, что расставался с сестрой, которая была на год старше и всегда меня защищала. С того дня я ничего о ней не знаю, потому что мадемуазель Атенаис увезла меня в другую провинцию, в господский дом. Иногда она обращалась со мной, как с куклой, иногда как с собакой или кошкой. Однажды ее повезли в город показать цирк с лошадьми, а когда она вернулась на плантацию, то заставила меня ходить на руках, лазать по веревке, кувыркаться и прыгать, как цирковой акробат. А еще показывать фокусы — щелчком пальцев заставить исчезнуть ее браслет или вытащить у себя из носа или из уха шарф ее гувернантки, яйцо, монету или ракушку. Я должен был проделывать все, что она требовала, иначе она приказывала надсмотрщику сечь меня кнутом. Но я хотя бы не работал в поле, и мне доставались объедки с господского стола. Я всегда был рядом с «нинья Тенаи», так ее называли. Даже во время уроков. Ах, какая у нее была потрясающая гувернантка, мадам Джудит! Я часто задумывался: что за причуды судьбы привели эту прекрасно образованную даму в заброшенную восточную провинцию Сантьяго — воспитывать детей богатого плантатора? Она учила мою хозяйку французскому и давала читать очень сложные книги! Знаешь, Вольтера, Руссо, комедии Мольера…. Не представляю, как ей удавалось добыть все это на острове Куба, где говорят только по-испански… у нее даже были два тома французской энциклопедии, которую составили просветители Дидро и Д’Аламбер…
