Французская няня | страница 155

Я и сам обязательно вернусь туда в ближайшие дни и найду его. Хочу узнать, что он сделал с нашими письмами. Если он передал их племянникам Гражданина Маркиза, раскрыв им все наши планы и секреты, я задушу его собственными руками.

Мадам Женевьева умоляет меня сохранять спокойствие и не отчаиваться, обещает продолжить поиски; она говорит, что молодая и красивая женщина не может взять и пропасть бесследно. Особенно когда она так знаменита, как Селин Варанс. Я стараюсь поменьше думать об изуродованных до неузнаваемости трупах, которые вылавливают из Сены. А что, если нашей благодетельницы больше нет в живых?

Прости меня, Софи, что я пишу тебе о таких кошмарных предположениях, но мы же поклялись, помнишь? Рассказывать друг другу все, всегда говорить правду. Знаю, что ты выплачешь себе нынешней ночью все глаза, но постарайся, чтобы Адель этого не заметила. И не говори пока ничего месье Эдуару.

Признаюсь, что сегодня я не стал, как обычно, дожидаться виконтессу на запятках, а зашел вместе с нею в церковь и помолился. Я обратил свои просьбы к Христу, и к Пресвятой Деве, и ко всем католическим святым, и к Высшему Разуму и Богине Рассудка, как учил нас крестный. И откуда-то из далекого прошлого пришли мне на ум ориша́ — старые боги моей родной земли, от которых белые хотели заставить нас отречься. Я призвал на помощь Обатала, Шанго, Йеманджу и Бабалу-Айе (который для нас то же самое, что Святой Лазарь для католиков, и защищает от всяких болезней). Их призывала моя мама, когда мадемуазель Атенаис забрала меня из хижины для рабов. Как тебе кажется, это кощунство? Я веду себя как дикарь, полный суеверий и предрассудков? Что бы подумал обо мне Вольтер? Я не шучу, сейчас не время для шуток.

Обещаю, что очень скоро напишу и буду и дальше сообщать тебе обо всех наших новостях. А ты пиши мне, что у вас происходит.

Обнимаю тебя — весь в слезах, твой

Тусси

P. S. Умоляю еще и еще раз: ни слова Адели. Бедный ребенок! Лучше пусть думает, что мама в тюрьме.

Дорогой Тусси,

я не верю. Не верю в те кошмары, что являются тебе в самые черные минуты. Я знаю, что мадам Селин жива. Не могу тебе объяснить, почему я так в этом уверена. Где-то внутри меня живет хрупкий и драгоценный хрустальный сосуд: если бы моя благодетельница умерла, он разбился бы вдребезги. Моя любовь к ней крепче стальных цепей, что удерживают корабли у портовых причалов, — я бы за тысячу миль ощутила, если бы эта связь порвалась. И не только я, но и наша Адель… о, как чутка эта малышка! Она видит то, что невидимо глазам других людей, и разговаривает во сне с ангелами. Уж они бы ей сказали, если бы мадам Селин улетела на небо, как это пытается внушить ей месье Эдуар! Но она совершенно спокойна: безмятежно играет и хорошо спит. Когда мы остаемся одни, она говорит со мной о матери так, как если бы та просто вышла в соседнюю комнату. Конечно, я не расскажу ей о том, что открылось вам с мадам Сулиньяк. Пусть по-прежнему пишет свои письма, когда-нибудь мадам прочтет их все вместе и они вызовут нежную улыбку на ее устах.