Враг народа. Воспоминания художника | страница 40
Почему бы Московский Кремль не превратить в дом русских инвалидов?
Конечно, послевоенную пятилетку, как обещал и товарищу Сталину, мы сдали в четыре года.
6 Иностранный учитель рисования
После вынужденного перерыва я вернулся в пятый класс. На «Камчатку» посадили братьев Чубаркиных, сидевших третий год. Один из них двинул мне по шапке, другой выдернул еду из кармана и, хохоча, удрал. Назавтра Чубаркины хныкали в соплях и шишках. Мы их отметелили. Мне помогли расправиться с обидчиками верные Женька Гудилин и Пашка Басихин, члены рисовального кружка.
Началась химия, алгебра, морфология, орфография, синтаксис, пунктуация — трудные и скучные предметы. Я их с трудом сдавал на «тройку», списывая ответы в шпаргалке.
Рисование и черчение вел Николай Никодимыч Вощинский. Он же руководил драмкружком, писал декорации для коронных постановок: «Кошкин дом» Самуила Маршака, где я был Петух — «спать ложусь я вместе с вами, а встаю я с петухами», и «Красный галстук» Сергея Михалкова, где Бобик Палкин (я) взывает — «я больше не буду!».
В придачу Н. Н. В. открыл «курсы вечернего рисования», куда сразу записались Женька Гудилин, Пашка Басихин, Мишка Бенцель, братья Двораки и я. Двораки убежали с первого вечера. От рисования гипсовой «розетки» они заснули от скуки. Остальные собирались всю зиму 1950 и 1951 года. Тогда я узнал множество подробностей о жизни нашего учителя.
Пролетарский Кремль нуждался не в футуристах, не умевших доходчиво рисовать, а в грамотных реалистах пропаганды.
Мастера «вечного реализма», бежавшие от голодной жизни за границу, постепенно возвращались назад. Они
Совдепии было наплевать на местечкового еврея Хаима Сутина, навсегда ускользнувшего из русской культуры. Победивший пролетариат строил новую жизнь и объявил верные таланты национальным достоянием.
Наш учитель рисования Вощинский, по кличке «француз», приехал в Брянск из Австралии. Что заставило опытного эмигранта с доходной профессией сменить солнечную страну кенгуру на дикий и сожженный Брянск, тогда мы не знали, вопросы такого рода не задавали, если сам учитель не ронял слова иностранного звучания.
Мужик с благородным профилем считал себя уроженцем Брянска. Однажды в весенний пленэр 1951 года он показал на большой барский дом с ветхим, заколоченным крыльцом:
— А вот в этом доме я родился в 1900 году!
Мировая война сорвала брянского гимназиста с насиженного места. Он записался добровольцем в санитарный отряд, и с запасных путей брянского вокзала его отправили на Восток, бить японских интервентов. На Дальнем Востоке, где власти менялись ежедневно, он бросил санитаров и поступил в театр маляром. Год мучился на солдатском пайке, а в 1920-м выехал с театром в Харбин, откуда начинался кратчайший путь в Париж, где все учились искусству.