Над Мириной нависает разрушенная крепость, которую когда-то брали русские солдаты во главе с князем Потемкиным. И, хотя русские здесь были недолго, уж очень много здешних жителей имеют голубые глаза… А может, это только от цвета моря, которое в этих краях будто небесная синь, как небо где-нибудь над Рязанщиной в апреле в ясную погоду, — глубокое, манящее и свежее в своей каждодневной новизне. Бухта такая маленькая, что трехмачтовому паруснику длиной больше ста метров только и оставалось, что стоять на внешнем рейде. Власти не разрешили «Надежде» зайти: своим присутствием в бухте она не позволила бы безопасно принимать паромы с материка.
Экипаж очутился на берегу благодаря катеру, предо став ленному властями острова. Катером управлял кряжистый, седеющий сын Эллады. Он чуть говорил по-английски и знал несколько фраз по-русски. Этого вполне хватило, чтобы завязать с ним какой-никакой диалог.
Илья бродил по узким улочкам Мирины, и ему казалось, что он обязательно кого-то встретит из прошлой жизни. Это ему еще во сне привиделось. Ночью он проснулся в холодном поту, пошарил рукой на столе, нашел сотовый и посмотрел время. Было три часа ночи. Дурацкий сон с Арсеном и с мужем Катерины не выходил из головы. Весь сон за ним гонялся капитан дальнего плавания, грозился перерезать ему горло. И тут возникал Арсен и шеп тал ему так вкрадчиво: «А что, это и не больно совсем». Илья мотал головой, мычал что-то, а Арсен не соглашался: «Странный ты какой-то; ты же знаешь, что я контракт нарушил… Так было всем хорошо: вы товар возили, вместе тусили, а сейчас только тебе хорошо. И это неправильно. Капитан, зарежь его!» И муж Катерины опять, рыча, несся за ним, а Илья пытался спрятаться. Когда капитан не находил его, он кричал: «Я, кажется, знаю, где его искать: он на Лемносе! Я знаю это место!»
Теперь, когда Илья один как неприкаянный ходил по узким улочкам греческого городка, ему всё время казалось, что за ним кто-то следит.
После бесцельных блужданий по крохотным сувенирным лавочкам, где он так ничего и не приобрел, он увидел в небольшом сквере несколько столиков под зонтиками. За одним из них сидела парочка влюбленных, которые томно смотрели друг на дружку. За вторым восседал старый вислоносый грек с седой бородкой, тяжело дышавший и что-то быстро-быстро тараторивший в сотовый телефон. Чуть поодаль, под древней, артрозной средиземноморской сосной, за столиком рас положилась небольшая компания с парусника. Один из них был Владимир Шнаурин, боцман бизань-мачты, крепко сбитый, плотный дядька лет сорока, с серьгой в ухе, больше напоминавший постаревшего боксера: вид у него всегда был такой, что казалось, он сейчас ринется в бой. Сейчас он улыбался, слушая соседа. Тот сидел спиной, и Илья его сначала не признал, но, когда он обернулся, это оказался Рома, боцман грот-мачты. С ними еще была буфетчица Светлана, которая на судне обслуживала экипаж. Про нее на паруснике ходили не очень при личные слухи, но Илье она представлялась серьезной и нелегко доступ ной женщиной; таких на флоте называли «ложкомойками». Увидев Илью, Рома замахал рукой: мол, давай подваливай к нашему столику. Илья подсел к ним. Вся компания потягивала местное пиво, и было видно, что все уже изрядно навеселе. Подбежавшая официантка приняла у Ильи заказ. Тот, отказавшись от пива, попросил чашечку кофе.
