— Ну, хорошо, хорошо, — согласилась та сразу же. — Тогда я ему матроску куплю. Шортики такие, блузку, гюйс.
Катя убрала руки за спину:
— Мне гадать не надо.
— Кать, надо, надо! — запротестовали Оля и Маша.
Только Настя молчала. Лицо у нее стало мечтательное, она улыбалась и смотрела в потолок, будто там проплывали счастливые картины ее будущего.
— Ладно, — сдалась Катерина, — смотри, только я все равно не верю. — Она с деланным безразличием протянула свою руку. На лице у неё читалось: «Ну что ты, парень, я же тебя знаю как облупленного…»
Илья уткнулся в протянутую ладошку. Пальчики у Кати почему-то все-таки подрагивали: может, от внутреннего волнения, а может, они, эти чуть огрубелые коротышки с ровными, хорошо подточенными ноготками, были тоже с чем-то не согласны, как и их хозяйка.
— У тебя будет две девочки и один мальчик.
— Это я знаю, — Катя сузила свои восточные глаза, — ты говори по существу.
— Ничего себе! — Илья даже растерялся. — Откуда знаешь?
— От верблюда. Не отвлекайся.
Илья наговорил ей еще с полкороба, на что Катя неизменно отвечала: «Я знаю».
Когда же наконец вырвала руку из цепких пальцев Ильи, она трагически вздохнула:
— Хитрый. Ой, девчонки, хитрый! Змей-искуситель. Но меня не проведешь.
Маша смеялась и руку не давала. Потом нахмурилась и, посмотрев многозначительно на Илью, сказала:
— Девчонки, а не пора ли нам спать?
И подруги, почему-то переглянувшись, не стали настаивать, чтобы Илья рассмотрел хитросплетения на ее ладошке. Но Илью как заклинило, он попытался схватить Машу за локоть, но тут же получил легкую пощечину.
— Ты иди, Илья, — у Маши зарделись щеки, — как-нибудь в другой раз. Спокойной ночи.
Пощечина отрезвила павиана и задаваку. Он увидел, что у неё вдруг зарделись щеки так, будто пощечину получил не он, а она.
У него вдруг забилось сердце так, будто он без остановки пробежал пару сотен метров. И главное её реакция, совсем не казалось ему обидной.
«Неужели еще есть девчонки, у которых выступает румянец на щеках? Что это такое? Что это за феномен природы? Маша, Машенька, Машуля! Господи, что это я всё фантазирую! Подумаешь, щеки порозовели; подумаешь, взгляд бесхитростный… Деревня! Что я, не знаю все их уловки? А со мной что? Я никогда так не волновался… Это всё море и одиночество. Надо выбросить это из головы…»
Но симпатичные немногочисленные и такие завораживающие в своей простоте конопушки, поселившиеся у носика Маши, то и дело всплывали почему-то в его сознании как наивысшее по красоте явление на девичьем лице. Они, эти конопушки, так его умиляли, что у него даже появилось непреодолимое желание потрогать их пальцем: настоящие они или нет? Какие глупости лезут в голову, злился он на себя, но ничего поделать не мог.
