Гелет и двое остальных не сильно расстроились новой ночёвке под облаками вместо крыши. Даже то, что закончившийся день в неделе шёл третьим, а значит, ночью следовало ждать дождя, не стало поводом к унынию. Возможно, свою роль в этом сыграло обилие мяса — пусть чуть жестковатого, но всё-таки свежего. И более вкусного, чем солонина. Перебрасываясь шуточками, Воины соорудили немного скошенный навес от дождя, окопали его по периметру небольшим рвом, приступили к готовке ужина. Вскоре над лесной поляной, вплетаясь в уютный запах смолистого дымка, поплыли ароматы пряного бульона и жарящегося над углями мяса.
Даже Тондрас, взваливший на себя присмотр за арестантом и сверливший Мийола полным недружелюбия взглядом, слегка отошёл от своей мрачной подозрительности. А как поужинал, так и вовсе почти подобрел.
— Слушай, — внезапно обратился к магу Гелет. — Я вот смотрю, и прям дивлюсь. Ты вчера весь день просидел за медитацией, сегодня тоже… тебе не надоело?
— Поначалу надоедало.
— Это когда?
— Лет примерно в семь, в восемь. Я тогда едва мог полчаса на месте усидеть, — Мийол помолчал. Но непрерывная медитация часами напролёт ему всё-таки давалась не так уж легко, и он заговорил немного сбивчиво, в не вполне осознанном стремлении отложить момент, когда придётся сесть и медитировать снова. — Мне было чуть больше трёх, когда от гнойной краснянки сгорела мать. Я её и не помню толком. А мой родной отец ещё раньше погиб. Он Охотником был, до третьего ранга на Пути Воина дошёл. Но однажды просто не вернулся из диколесья. И оба его напарника тоже. Не знаю, что бы со мной сталось, если бы не Ригар.
— Это кто?
— Отец мой, приёмный. И учитель. Мои родители дали мне жизнь, но не больше. Не успели просто. Всё остальное, что я умею, что знаю и могу… я обязан этим Ригару. Чтение, письмо, счёт, низкая речь и мистический язык, законы магические, человеческие, природные, правила развития тела и души, разные науки и ремёсла… и медитировать меня научил тоже он.
— Так кто он такой-то? Книжник, небось?
Мийол улыбнулся — очень тепло, но при этом не как недавний ребёнок. Отблески мудрости и понимания читались в его улыбке. А Тондрас, которого это зрелище застало врасплох, внезапно понял: это отражение, тень, копия улыбки иной.
Той, которая появлялась, должно быть, на губах отца, гордого успехами сына.
— Ремесленник, — ответил Мийол. — Мастер дерева, кожи и кости, рунный зачарователь. — И тут он помрачнел, улыбку словно задуло. Но всё-таки он закончил. — Тот боевой нож, который у меня спёр ил-Стахор — отцовская работа и его подарок мне на четырнадцатилетие.
