Ситуация с обменом была чрезвычайно странной с точки зрения закона. Речь шла о Сенцове, который продолжал считать себя украинским гражданином. Что получается? В российской тюрьме находится украинец (таким считал себя сам Сенцов, и таким его считали в Киеве) с приговором за подготовку террористического акта. Другой украинец — Вышинский — находится в украинской тюрьме даже без какого-либо обвинения, только с подозрением. Как можно их обменивать друг на друга? Украинца на украинца? Человека, чья вина доказана и есть приговор (Сенцов), на невиновного, только с подозрениями (Вышинский). С юридической точки зрения это нонсенс.
Об этом мне говорили и адвокаты во время свиданий — например, западники из украинской миссии ОБСЕ не понимают, как можно менять украинца на украинца. Да ещё и один из них без приговора суда — а вдруг он невиновен?
Порошенко заварил кашу с великим множеством правовых нестыковок. Я вообще не понимал, как это может быть сделано. Зато я хорошо понимал — на меня будут давить. Я-то к тому времени уже был к этому готов. Да и что мне могли сделать? Ухудшить условия пребывания в тюрьме? Вряд ли. Те, кто заварил эту кашу, явно боялись большого общественного резонанса. Применить меры физического воздействия? Тем более нет. Я сижу по нашумевшему делу, регулярно встречаюсь с адвокатами, могу в любой момент оказаться в суде. Любой синяк, след насилия бросится в глаза, и это сыграет против тех, кто на меня давит.
Остаётся одно — давить будут на моих родственников и коллег. После тех 10 обысков, что провели у родителей и моих сотрудников, я понимал: надо оградить близких мне людей от давления, сделать так, чтобы они почувствовали себя увереннее.
Поэтому на одном из заседаний суда по апелляции я сделал заявление. Сказал, что готов отказаться от украинского гражданства, но при этом прошу следствие оставить в покое моих коллег по редакции, которых начали таскать на допросы — пока в качестве свидетелей. У меня были опасения, что кого-то из них, из большого коллектива в 40 с лишним человек, могут сделать моим соучастником и в итоге человек тоже может оказаться в тюрьме. При очень расплывчатых подозрениях, что были мне предъявлены — обвинений и вовсе не было, — всё было возможно.
Сделав это заявление, я обратился к президенту России Владимиру Путину с просьбой защитить меня как профессионального журналиста. Было очевидно, что в политической плоскости мне больше опереться не на кого. На Украине — жёсткая кампания против меня. Украинское журналистское сообщество демонстрировало, мягко говоря, отстранение от ситуации. Не все, конечно. Были люди, которые меня поддержали. Например, мой коллега Вася Муравицкий, который просидел 11 месяцев в тюрьме по такому же обвинению в Житомире. Начиная с августа 2017 года мы за него боролись. Его взяли в роддоме, на третий день после рождения ребенка, его жена осталась с младенцем на руках, а муж сел в тюрьму. Когда Вася все же вышел под домашний арест, первым прислал мне посылку и письмо, в котором давал дельные советы, как себя вести в камере. Это было очень трогательно. В посылке были самые элементарные и необходимые вещи: пачка чая, сахар, лапша быстрого приготовления, две книжки. Он живёт в не самом богатом украинском городе Житомире. Сам не очень богатый человек, зарабатывал в то время преподавательской деятельностью и подрабатывал тем, что писал статьи. Он и его жена первыми меня поддержали.
