, а Пифагору они кажутся одарёнными чувством
[88]. А Аристотелю во второй главе [трактата] «О душе» они представляются наделёнными только растительной, но не чувствующей душой
[89], потому как, говорит он, процессы и органы чувств в растениях не обнаруживаются.
Тем не менее, Аристотель в другом месте, во второй книге «Физики», не только чувства, но и мыслительные процессы в них находит, демонстрируя, что растения действуют целенаправленно, когда плодоносят, чтобы продлить себя на неопределённый срок, покрываются шипами, себя защищая, и отпускают листья, защищаясь от Солнца[90]. Душой Аристотель растения наделяет, но как может быть душа лишена чувства? Лишена потому что нет у растения глаз и ушей? Ну так мы показываем, что это не сами чувства, а окошки, через которые можно пройти к чувствующему, ощущающему духу, как учили и святой Христосом и святой Августин[91]. Аристотель должен был бы и осязанием растения наделить, раз погруженные в землю для всасывания пищи корни, подобные рту человека, он в растениях признавал. Тогда и во вкусовом чувстве не должен был растениям отказать.
Очевидно, что не всякое растение живёт и питается где угодно. Перец взращивает Индия, а не Италия. Апельсины – Италия, а не Германия. Так что растение питается подземным течением, ему подобным и присущим по природе, вбирая его в себя. Будучи переселено в другое место и не поглощая такого сока, так как его не находит, растение погибает. Мы вскапываем землю вокруг растения, чтобы туда проник солнечный свет и сделал её более влажной, так чтобы стала для ростка питательной. Для этого мы кладём к корням тёплый и жирный навоз, а растение отделяет тот сок, который ему нужен, от ненужного. Значит, оно чувствует, что ему надо оставить при себе, а что нет. Бывает, что летом растения от жары сохнут и едва не погибают, склонив свои пушистые кудри, как повесившие голову, опечаленные звери. Когда же сверху начинает лить дождь, внезапно они возвращаются к жизни и поднимают головы, оживают и обретают прежнюю красоту, выказывая всему миру чувство нескрываемой радости и свежего бытия, как люди после голода и трудов, напавшие на пищу. От взора Вергилия эти [картины] не скрылись[92].
К тому же, как могло бы питание так чётко распределяться по всему телу растения, когда более плотные части уходят к костям, нежные – к плоти, более плотные – к сердцевине, более липкие – к нервам и покровам растения, гладкие – к листьям, жирные – к семенам, а воздушные, легко усвояемые части – к цветам? Только если бы у каждой части растения было
