при помощи письменности для будущих поколений, [доступный даже] тем, кто речи лишён. Человек повторяет птичий щебет и гром небесный, а на земной полюс взирает как на магнит. Подобно хору ангелов благословениями во храме возносит человек Богу хвалу.
Наконец, возжелали люди добиться даже божественного статуса и жить уже в положении богов. Пусть это и преступление тягчайшее, но тем не менее доказывает, что присутствует в человеке начало божественное то, что они даром сим злоупотребляя, впадают в неведенье, забывая о Боге, людей им и наделившем. Бога же прославляя в делах своих, в силах они и правда обоготвориться – доказывают это те, кто мёртвых воскрешают, лечат больных, плавают по воздуху, предсказывают будущее, диких зверей и людей жуткого вида простым словом усмиряют, на Бога полагаясь, и в небо взмывают. Отвергать эти факты – свойство души не только зверской и нечестивой, но и недалёкой. Какое же из животных способно повторять? Разве что совсем немного и бессознательно. Совершает ли оно сии чудесные дела? Итак, если человек сие совершает, пусть и как орудие в руках божественных, из этого следует, что он гораздо благороднее животных бессловесных. Художник-творец для дел более возвышенных берёт в руки инструмент соответствующий. Раз Бог человеком пользуется для дел более высоких, чем природе принадлежащие (supernaturalia), этим и являет он то, что вложено в человека начало божественное.
Глава 32
Существует ли мировая душа
Мы уже сказали в предыдущих рассуждениях, что всё, что ни имеет в себе человек, во внешнем мире выражается с помощью подражания, и ныне стоит на материале того, что люди делают вовне, попробовать поразмыслить над тем, что осуществляется внутри них. Совершенно очевидно, что и жилище и общество человеческое оформляется подобно телу, а мы вовне производим дела подобные тем, что внутри, значит, нужно посмотреть, не заимствует ли душа где-то замысел своих дел внешних и внутренних. Мы ведём войны с врагами, как дух наш с заражением внутри тела. Во внутренних двориках [своих домов задумчиво] прогуливаемся мы, прямо как он в глубинах головы[76]. Когда весело нам, то на улицу выходим, чтобы видно было, какие мы счастливые, так и дух наш достигает очей, где светит всему свету ясно. Когда печалимся, то удаляемся в самые дальние покои, так и дух наш уходит глубоко, оставляя лик наш смятённый без света своего. Умирает друг, и вот мы облачаемся в чёрное и ни есть не хотим, ни жизнь свою поддерживать, как обычно. Так и дух наш, сумрачным оставаясь, чёрную копоть с себя не отряхивает и в биение сердца вторгается, ненадолго его задерживая, а когда вынужденно отпускает, то тоскливо вздыхает. Вздох ведь единовременно повторяет и возвращает прерванные движения души. А потом дух лишается сил, копоть эту отряхивая, и следы горячки остаются на нём, прямо как на нас после болезни. Радуемся мы, и душа раскрывается, смеётся, ей раздолье. Где дому нашему что угрожает, мы туда бежим сразу, а дух наш – туда, где болит тело. Мы обеспечиваем свою семью едой, готовим её, делаем мягкой и очищаем, и он тоже чистит, готовит и очищает, соки жизненные распределяя по телу, а отходы из него удаляя. Мы чемерицу
