Британский историк искусства и специалист по наследию французского художника Николя Пуссена (1594–1665), Энтони Блант (1907–1983) пытался соотносить эту гравюру с эскизами к картине Пуссена «Рождение Вакха» (1657), на которой изображено готовое выглянуть из-за грота водных богинь Наяд солнце. Деревья на гроте Наяд, по Бланту, отсылают к пальмам на гравюре как символы земного мира, одушевляемого Солнцем как мировой душой. Вольная параллель Бланта, интерпретирующего гравюру франкфуртского издания с помощью эстетики позднего Пуссена, фактически лишённая оснований (нет доказательств того, что Пуссен вдохновлялся книгой 1620 г.), вызвала массу нареканий.
Мишель-Пьер Лернер вспоминает, что в главе 14-й III-й книги трактата растения наделяются чувством и «взаимным притяжением»: «на пальмах разнополые соцветия друг к другу склоняются и целуются». Образ влекущихся друг к другу разнополых пальм, встречающийся ещё в «Истории растений» Теофраста и «Естественной истории» Плиния, ставший вставным сюжетом в эллинистическом романе «Левкиппа и Клитофонт» Ахилла Татия, играл большую роль в европейской космологии и философии. Лернер вспоминает, что его можно найти, среди прочего, в одном из писем псевдо-Феофилакта Симокатты, помещённых в латинском издании его работ 1509 г., переведённых Николаем Коперником с греческого, и в любовной поэме «Эридан» главы Неаполитанской академии, гуманиста Джованни Понтано (1429–1503), а также в «Тайнописи» Пьерио Валериано (14771558) и «Разгадывании растений» Джаммбатисты делла Порты (1535–1615), не раз упоминаемого Кампанеллой. Сюжет для символической картины, художник и гравёр которой, насколько нам известно, до сих пор не установлен, задумывалась именно Тобиасом Адами, который:
«Изображая две пальмы, взаимно переплетающие свои ветви под светом лучистого Солнца, вселенского источника тепла и жизни, отсылал к традиционному символу любви и плодородия, идеально созвучному развитой в трактате философии, наделяющей все вещи чувством» [Lerner 2000: 110].
Пытаясь понять смысл, вложенный в образ обвитых виноградными лозами пальм, Лернер, не отвергая старую точку зрения Бруерса, обращается к берущей начало ещё в античности собственно земледельческой и винодельческой практике совместной посадки виноградников и деревьев, особенно вязов, служащих лозам для закрепления. Сравним слова самого Кампанеллы из той же главы трактата:
«Диву даёшься, как искусно гнут друг к другу растения ветви и отросточки, с помощью которых с другом самым закадычным они связаны взаимной подпоркой. Плющ к дубу крепится прямо гвоздями, вонзается ему в кору, да и к другим остовам покрепче».
