Днём всё забывается, вечерами сложнее. Может быть, по этой причине Надд так рано засыпал — чтобы день был как можно длиннее, а ночь короче. Лексон пока так не мог. Он зажигал свет во всём доме и расхаживал по нему, представляя себя старым хозяином. Ночами он мечтал, рисовал, гулял по дому, ощупывая и изучая все его трещины и заплесневелости, которые куда-то прятались по утрам. Наружу выходить в темноте он не решался. Там голодный лес, высматривающий себе добычу невидимыми глазами. Деревьям не составит труда дотянуться до мальчика костлявыми ветвями и утянуть вглубь чащи. А там сама ночь распахнёт бездонную пасть и поглотит ребёнка. Нет-нет, уж лучше оставаться за толстыми стенами дома, там, где хотя бы все монстры из-под кровати ему хорошо знакомы. Они приехали вместе с ним, как сложенные стопочками рубашки и игрушки. Но в одном Лексон был уверен: страхи нужно приручать, как диких животных. И однажды он приручит всё, чего боится.
Этой ночью лил дождь и Лексону не хотелось ни играть, ни рисовать. Он сидел на лестнице, жевал бутерброд и смотрел на паучка, что ловко плёл свою прекрасную ловушку в углу ступени. Сегодня днём мальчик говорил с отцом. Может быть, причиной его угрюмости стало именно это, а не дождь? Он так и спросил у паучка, но тот почему-то не ответил.
— Здравствуй… Ты… ты хорошо себя чувствуешь? — По телефону голос отца казался тревожным и незнакомым.
— Здравствуй, пап. Конечно. Как твои переговоры?
— Понимаю, ты обижен, я не смог проводить тебя…
— Всё хорошо, папа. Правда. — Голос мальчика предательски дрожал, этот разговор не должен быть таким.
— Роза всё время о тебе говорит. Она нашла игрушку и… Ты правда хорошо себя чувствуешь?
— Вспышек не было. Я тоже скучаю. Так и скажи ей.
— Мария говорит, там хорошо… Я поменял машину. Помнишь, она так часто меня подводила? Я взял красную…
— Красную?
— И большую. Мы все в неё влезем. И однажды соберёмся навестить тебя. Здорово, да?
Лексон промолчал. Он знал, что этому не бывать.
— Ты хорошо спишь?
— Да. Надд говорит, что свежий воздух идёт мне на пользу.
— Врач тоже твердил, что он тебе необходим. Значит, мигрени…
— Пока не было. Надд зажигает для меня лавандовые благовония. Мне сначала не нравилось, но они помогают.
— Я рад.
— Мне пора. Мы идём к озеру.
— Будь осторожен. Я люблю тебя. Мама тоже. Она простила тебя, правда. Она тебя простила…
— Пока, пап.
— До скорого, сынок.
Днём всё забывается, вечерами сложнее. Сейчас, слушая унылую песню дождя и дожёвывая бутерброд, Лексон отчётливо представлял, как после их разговора отец одобрительно кивнул нетерпеливо ёрзающей на соседнем кресле матери, а та кивнула какой-нибудь служанке, и рабочие принялись выносить мебель из его старой комнаты.
