Использование готовых сюжетов позволяло ему освободить из плена нечистоты искры святости, томившиеся в тупиках мироздания, и помочь им вернуться к их высшему источнику - как это происходит всегда, когда что-либо используется по своему прямому назначению: для служения Всевышнему. Правда, из наследия своего учителя раби Натан отобрал лишь несколько «распутанных» им народных сказок, ибо его привлекали главным образом оригинальные истории. Однако и в сочиненные самим раби Нахманом сюжеты вплетены известные сказочные мотивы. На мой взгляд, именно обработки этих сказок позволяют судить о творческом даре раби Нахмана. О нем свидетельствуют те едва заметные волшебные прикосновения, которыми художник преображает бродячий сюжет в кабалистическую аллегорию.
БИБЛЕЙСКИЕ И ТАЛМУДИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ.
Раби Нахман был великим знатоком Танаха, как он сам свидетельствует о себе и как явствует из его сочинений. Однако во всех своих книгах, и особенно в «Историях», он использует библейские источники на свой лад. Б-г благословил раби Нахмана поэтическим воображением и талантом, который проявлялся не только в возвышенной символике его произведений, но и в удивительной выразительности языка. Обычно люди овладевают языком как готовым набором лексических средств, устойчивых выражений, идиом, к которым прибегают по мере надобности, не раздумывая. Раби Нахман был не таков. Для него метафорический строй языка был «средой обитания», в которой он чувствовал себя как рыба в воде, свободно творя сравнения и образы, наполненные жизнью и смыслом. Некоторые из этих метафор превращались в маленькие рассказы, живущие своей, отдельной жизнью. И когда раби Нахман читал Письменную Тору, богатейший мир его фантазии оживал, начинал бурлить, отдельные главы Танаха, фрагменты и даже стихи преображались в истории, имеющие самостоятельную значимость. Подобное восприятие Писания вообще характерно для значительной части кабалистических книг. Однако лишь у раби Нахмана (в том числе в «Ликутей-Маhаран» и «Сефер hа-мидот») мы находим не только символическое видение священного текста, но и одушевление его выразительных средств. В воображении раби Нахмана фразы Торы начинают двигаться подобно ожившим изображениям. Эта особенность в той или иной мере сказывается во всем, что им написано, а в некоторых историях (например, «Бааль Тфила») она особенно заметна.
Письменная Тора служила раби Нахману неисчерпаемым источником сравнений и образов. Более того, подобным образом он воспринимал вообще всю еврейскую письменность, а порой творческий импульс ему давали даже идиомы родного разговорного языка, «маме-лошн» - идиш. Подобное оживление языковой стихии встречается в художественной литературе, однако оно более распространено в живописи. Например, практически все картины Шагала суть воплощенные метафоры цветистого разговорного языка.