Завязалась вялая перестрелка. Палили и те, и другие больше в белый свет, нагоняя друг на друга страх и сомнение в необходимости убивать соотечественников лишь потому, что кому-то в них что-то не нравится. Вдали в облаке пыли показался большой автомобиль. Машина резво подпрыгивала на выбоинах, высоко вздернутый белый флаг метался туда-сюда под порывами ветра.
— А вот и мы, — насмешливо проговорил кто-то из окружавших Краснова офицеров, указывая на автомобиль. — Не ждали-с?
«Да-с. Осталось разве что вина и женщин подать», — беззлобно продолжил про себя Петр Николаевич, продвигаясь навстречу Верховному. Не вылезая из кабины, Керенский крикнул:
— Почему стоим? А-а? Если боитесь, я сам лично переговорю со стрелками, они меня послушают.
Флаг мира снова забился над подпрыгивающим автомобилем. Рядом с ним не очень уверенно потрусил казачий конвой. Стрельба действительно прекратилась, а вскоре солдаты стали собираться вокруг машины. Было видно, как Керенский, привстав на сиденье, произносит очередную зажигательную речь, которая, впрочем, никакого успеха среди присутствовавших не имела.
Даже не слыша его слов, Краснов мог воспроизвести сказанное Керенским по жестам. Оригинальностью выражений и полетом мысли публичные выступления главы Временного правительства не отличались. Патетика, напор, пронзительный голос — это наличествовало.
Но митинговое время, видно, уже начало отходите. Теперь требовались аргументы, а их — кот наплакал. Слушали, слушали стрелки человека, вольного им приказывать, а не уговаривать, да быстро это им надоело. Потянулись один за другим в окопы. Снова зазвучали выстрелы. Керенский поспешил обратно в Гатчину, лишь небрежно кивнув Краснову. Тот приказал открыть артиллерийский огонь: четыре орудия ухнули шрапнелями с большим превышением, потом два из них ударили по-настоящему. Стрелки попятились, и вскоре казачьи части вошли в Царское Село.
Краснов со своим штабом разместился на окраине села в одной из шикарных дач, а казачьи сотни продолжали продвигаться вперед к городской радиостанции и железнодорожному вокзалу.
Генерал надеялся серьезно поправить дела, рассчитывая, что колеблющийся пятнадцатитысячный царскосельский гарнизон перейдет на его сторону. Случись такое, и над Петроградом реально нависла бы угроза захвата. Но ни поддержки царскосельцев, ни обещанных Керенским воинских частей казаки не получили, а двинувшийся им на помощь артиллерийский дивизион на станции Александровская обстреляли красногвардейцы. Артиллеристы разбежались, побросав орудия. Царскосельский гарнизон организованно отступил к Петрограду. В Гатчину ушла телеграмма довольно странного, если не противоречивого содержания:
