— Или даже и не яд, — непонятно добавил Таубен. И вдруг соизволил заметить дона Альвеса де Карседу.
— Сеньор Альвес!
Их взгляды встретились, и от ненависти в глазах рыцаря точно воздух заискрился.
— Вы можете убить меня сейчас, — ухмыльнулся эмиссар, не отводя взгляда, — потому что вам никогда не справиться со мной, когда я поправлюсь.
— Посмотрим, — скрипнул зубами граф де Карседа.
— Не справитесь. Я с ранней юности отрабатывал те приемы, которым вам только предстоит выучиться, если вы решите пойти этим путем.
Серые глаза обычно мягкого дона Альвеса сверкали. Таубен разгадал его планы: выучиться и победить!
— Но я могу при всех попросить у вашей супруги прощения любым указанным вами способом, — продолжил эмиссар прогрессоров, став серьезным, — если вы назовете мне имя того колдуна, который зачаровал ваш меч.
Рыцарь на несколько секунд потерял дар речи.
— Решайтесь. Вот Рудич может подтвердить, я еще ни разу не просил ни у кого прощения. И у вашей жены бы не стал, но я был в тот день взбешен. И использовал ваши чувства, чтобы спровоцировать вас на поединок. Я действительно виноват перед ней.
— Так извинитесь без всяких условий, — бесцветным от гнева голосом ответил дон Альвес, — и, если она простит, тогда и поговорим.
— Нет. Без условий не буду.
Дон Альвес с такой ненавистью смотрел на скуластое лицо эмиссара, как будто мысленно сворачивал ему челюсть. Принц положил другу руку на плечо.
Таубен на всякий случай беспомощно откинулся на своей переносной кровати, вспомнив, что рыцарь поверженного врага в любом случае не тронет.
— Господин Таубен, — вмешался Сид, — именно я выковал меч графу де Карседа.
И он выхватил свой собственный кинжал из ножен. Поющая сталь приветственно зазвенела. Маленькие глаза эмиссара прогрессоров расширились от удивления. Сид, встав на одно колено, набрал в ладонь щепотку глины и, отщелкнув крышечку с рукояти кинжала, приложил открывшуюся печать к комочку глины.
«Пес, замерший перед парящей птицей».
— Узнаёте печать мастера?
Таубен узнал. Во все глаза вгляделся в смуглого, черноволосого, темноглазого мужчину. В свете прожекторов, лишающем мир полутонов, резкие черты лица Сида выглядели хищно. Он был действительно похож на колдуна из сказаний.
— Но я верный сын нашей церкви, — спокойно сказал мастер, — и ни какой не колдун.
— Я бы тоже на твоем месте не признался, — пробормотал Таубен. И в этот момент в кровь переутомившегося больного начал поступать снотворный препарат. Эмиссар расслабился невольно и тихо сказал. — Как же вы не видите? В вине — не яд. На нем — смертельное проклятие.
