Интересно, как Маргарита восприняла мое вторжение? А корявое предупреждение на листе бумаги?
Не навредил ли я ей, бессовестно воспользовавшись чужим телом как телеграфом?
Не создал ли моральную травму, с которой справится только зачистка памяти?
Слишком много вопросов. Я тряхнул головой, пытаясь отогнать невеселые мысли. Будет, как будет. Для этого предприняты все возможные действия.
А все ли?
Тьфу!
Еще немного поплутав, мы нашли небольшую низину и устроились в ней. Костра хотелось всем, а поднимающиеся вокруг заснеженные склоны должны были неплохо укрыть его от любопытных посторонних глаз.
Некоторое время мы отлавливали и по одному давили настырных снежных скорпионов, которые тоже сочли тихую ложбинку отличным убежищем. С ними в одиночку справлялась даже Юлька, но вероятность, что любая кочка сейчас подбежит и цапнет, ужасно раздражала.
Уже когда над костром весело побулькивал котелок, Терри снова пристал к загадочной красавице:
— А вы вообще — человек?
Та по-доброму усмехнулась, помешивая в кои-то веки вкусно пахнущее варево. Покрутила кистью в воздухе туда-сюда.
Кажется, высказанное жестом сомнение раззадорило приятеля еще больше. А может ему просто надоело изо дня в день смотреть на мою кислую рожу и слишком молоденькую для подкатов Юльку. Хотя вообще-то сомневаюсь, что его могли остановить подобные формальности. Тем более, в Игре возраст носил весьма условный характер. Но к девочке он с самого начала относился скорее как к сестре.
— А что, любой изданный звук будет губителен? Совсем-совсем нельзя поговорить, даже чуть-чуть? — не успокаивался демон.
Ханна вздохнула, прикрыла котел крышкой. Задумчиво оглядела нас.
Видимо, наконец решилась. Открыла рот и…
— Мои разговоры опасны.
Я — бард, но живу в тишине.
Могу я казаться прекрасной,
Вам не воспротивиться мне.
Но выбрав покой и свободу
Я скрылась средь серых снегов,
Мне нравилось лоно природы,
Где нет ни друзей, ни врагов.
Несколько фраз, произнесенных нараспев мелодичным голосом, оказали совершенно завораживающее действие. Я поразился, как мог не замечать потрясающей, неземной красоты этой женщины, и молча любовался мягкими чертами ее лица, изящными руками, величественной осанкой.
Хотелось, чтобы она продолжала говорить. В этот момент отступал холод, забывались тревоги и сомнения. Оставалось только незамутненное совершенство.
Перед мысленным взором возникла медленно убывающая серебристая полоска: «чары».
Наступила тишина, и через минуту-две я смог отвести взгляд. Даже не так. Просто скосил глаза и увидел, что Юлька таращится на барда точно так же. Даром что девчонка.
