Зверь милосердия | страница 21



Когда Гарри снял трубку, я сказал:

— Это Рамос. Алиса случаем не у тебя? Не говори, что я звонил, если она там.

Наверное, она была совсем близко и слышала разговор, потому, что он ответил:

— Да, Билл. — Мое настоящее имя ему хорошо известно.

— Отлично, — сказал я. — Как она?

— Более или менее.

— Ладно, Гарри. Позвони, когда я потребуюсь. Я дома. Если от тебя не поступит сигнала раньше, я подрулю к твоей забегаловке в час ночи. И заранее благодарю.

Возможно, она обозлится, увидев меня на улице, лучше рискнуть, чем позволить ей одной добираться до дома. Если она откажется сесть в машину, я медленно поеду сзади, держа её в поле зрения. Конечно, для неё это будет удобный предлог затеять ссору, но, когда у неё мерзкое настроение, она умеет к чему-нибудь придраться.

Потянувшись, я глянул на часы — половина одиннадцатого. Мне не хотелось ни пить, ни читать. Может быть, ускорить ход времени поможет легкая музыка? Включив проигрыватель, я взял наугад один из дисков.

«Медли. Песни из фильма «Южный океан».

Нет, спасибо, одного Медли в день достаточно.

Песни Тома Лернера? Да, они подойдут. Я не слушал их месяца два, не меньше. Мрачные, как морг, и забавные, как труп с выколотыми глазами. Я поставил пластинку, и зазвучал мужской голос, исполнявший ирландскую балладу.


О злодейке-девице я песню спою,
Что решила прикончить семейку свою
И, принявши на душеньку грех,
Их на небо отправила всех.
Первой дочка решила мамашу убить,
Пой, рикети-тикети-тин,
Опротивело ей поученья сносить,
Пой, рикети-тикети-тин,
Цианиду она ей подсыпала в чай
И сказала: «Мамаша, прощай!»

Очень милая вещица. Я расслабился и только теперь понял, как напряжены мои нервы.


А потом наступил и сестрицы черед,
Пой, рикети-тикети-тин,
Чтобы та никогда уж не лезла вперед,
Пой, рикети-тикети-тин.
Керосином облив, попрощалась с сестричкой
И легонечко чиркнула спичкой.

Я чувствовал себя настолько отдохнувшим, что решил открыть банку томатного сока и прополоскать кишечник. Прибавив звук, я вышел на кухню.


На братишку навесила камень она,
Пой, рикети-тикети-тин,
Чтобы он побыстрее добрался до дна,
Пой, рикети-тикети-тин,
И никто его там не искал,
Так мальчишка бесследно пропал.

Я поймал себя на том, что тихонько посмеиваюсь.


А однажды зимой, от безделья томясь,
Пой, рикети-тикети-тин,
За второго братишку злодейка взялась,
Пой, рикети-тикети-тин,
На кусочки его изрубила
И бифштексом народ угостила.

Мысли о Медли не выходили у меня из головы. Почему я не могу принять его таким, каким он представляется другим людям? Человека не убивают без причины, — конечно, если убийца не маньяк, а Медли не казался мне маньяком. Тогда почему он считал необходимым уничтожить именно Курта Стиффлера?… А впрочем, почему я должен решать головоломки в свободное от работы время? Прочь, прочь, Джон Медли! Оставь меня в покое до завтрашнего дня, когда я начну всё заново.