Врач листает бумаги и смотрит на экран компьютера.
– Нет. Проведенные обследования показывают, что все в норме.
Òса встает.
– Значит, надо провести дополнительные обследования. Он только что перенес грипп. Может быть, это какое-нибудь осложнение?
– Нет, если исходить из полученных результатов анализов. Пара анализов отправлена в лабораторию, ответы будут в течение нескольких дней. Но никаких признаков заболевания или травмы у него нет.
– А анализ на боррелиоз вы взяли?
– Да.
– И все-таки что-то не в порядке. Он испытывал сильную боль в груди, и все, кто находился рядом, могут подтвердить, что его состояние было очень тяжелым. Должна же быть возможность провести дополнительные обследования?
Я сажусь, свесив ноги с кушетки. Мне очень хочется поскорее удалиться.
– Если вы опять почувствуете острую давящую боль в груди или затрудненное дыхание, возвращайтесь.
Кивнув в ответ, я снимаю с себя остатки пластыря. Оправляю одежду.
– Но это же уму непостижимо! – Òса была в возмущении и сдаваться не собиралась. – Я считаю, что отпустить его домой, не разобравшись в чем причина – безответственно!
Мгновение врач сидит молча, выражение его лица трудно понять. Затем, повернувшись на стуле, он на миг, который кажется мне слишком долгим, задерживает на мне изучающий взгляд.
– Вы не испытывали в последнее время повышенный стресс?
Òса набирает в грудь воздух, чтобы что-то сказать, но потом останавливается. Теперь взоры обоих устремлены на меня.
– Да нет, не особо. Как я уже говорил, я лежал дома с гриппом.
Òса переминается с ноги на ногу.
– Почему вы об этом спрашиваете? Вы хотите сказать, что приступ стресса мог повалить его на пол? Господи, да у него лицо было белее мела, и он весь трясся, как от эпилептического припадка или чего-то в этом роде. И потом у него была зверская боль в груди.
Врач продолжает рассматривать меня, не обращая на нее внимания.
– Не было никаких происшествий? Может быть, вы волновались больше, чем обычно, испытывали тревогу, чувствовали стесненность в груди или учащенное сердцебиение?
В это мгновение ход был за мной. Все случившееся было готово сорваться с языка. Я успел открыть рот, чтобы начать свой рассказ, но, взглянув на Òсу, понял, что уже поздно. Ее лицо излучало недоверие к врачу, и она полагала, что я это недоверие разделяю. Как будто наши мнения обычно сходятся.
К тому моменту я молчал о случившемся уже больше трех недель. Предпочитал избегать правды. Рассказать обо всем сейчас, перед врачом, было бы еще большим предательством. Это означало бы: публично умалить наши отношения, наше доверие друг к другу.
