Наши разговоры крутятся вокруг одних и тех же тем. Например, мы часто обсуждаем вину. Вину собственную и вину других – совместными усилиями пытаемся отличить подлинную вину от навязанной. Я ничего не утаиваю от Маргареты.
За редким исключением.
За одним.
Хотя я вряд ли смогу еще долго обманывать ее, ссылаясь на ревматизм. Мое состояние ухудшилось. На этой неделе я была в больнице, и мне сделали функциональную пробу дыхания. Жизненная емкость легких упала до шестидесяти восьми процентов. По ночам я сплю с кислородной маской, чтобы поддерживать кислородный обмен. Левая рука парализована, и в правой все чаще возникают мышечные спазмы. Ноги тоже в аховом состоянии. Мне становится тяжело ходить. Но хуже всего покалывания в губах и языке. С левой рукой так же начиналось. И все равно я сомневаюсь, стоит ли рассказывать. Есть риск, что наши отношения изменятся. Понятно, что обе мы умрем, но только в моем случае это подтверждено документально. Написанный черным по белому смертный приговор занимает непропорционально много места. Нет уж, лучше продолжать говорить о жизни.
Иногда меня посещает мысль, что Маргарета заменяет собой Викторию. То, чем я делюсь с подругой, на самом деле предназначено дочери, но в ее отсутствие Маргарета стала хранительницей моих воспоминаний. Она будет распоряжаться моей историей, и это, признаться, утешает, потому что маленькая частица меня будет продолжать жить.
Я бесконечно долго размышляла над тем, что именно я хочу рассказать Виктории, но в конце концов решила, что одних слов будет недостаточно. Даже если я покажу все фотоальбомы, опишу произошедшие события, изложу все свои блуждающие мысли и причинно-следственные связи, я не смогу объяснить, что на самом деле чувствовала. Переживания другого человека остаются чуждыми для нас, в полной мере их никогда не разделить. Возможности нашего языка ограничены, как бы тщательно мы ни подбирали слова.
Как, например, описать словами чувство вины?
22 октября 1981 года я сочеталась браком с Кристером Бергстрёмом в Стокгольмской ратуше. Лиллиан с моим отцом были нашими свидетелями и единственными гостями. После церемонии мы отужинали в ресторане «Улла Виндблад», угощала нас Лиллиан. До ресторана мы доехали на такси, и я заметила, что папе стало не по себе от такого расточительства. Два мира вошли в противоречие, но ситуацию спасла общительность Лиллиан. Благодаря ее ненавязчивой светской беседе отец расслабился, несмотря на непривычную обстановку. И потом даже попросил дополнительную порцию десерта. Чтобы взять с собой, для мамы.
