Воины не знают страха. Воины не знают слез. Воины не могут любить. Особенно женщин, особенно дочерей. Но та невыносимая боль, что сейчас раздирает мою душу, стискивает грудь? Что это, если не любовь? Не ужас от перспективы неотвратимой утраты? Вновь лишиться обеих. Ведь Дейнари никогда не простит мне гибели Соли. Никогда! Это хуже, чем самое страшное сотворенное мной когда-либо, ведь я и сам не смогу простить себя.
— Я ее спасу. Обещаю, — стремительно развернувшись к женщине, ради которой мечтал сделать все, но всегда не способный помочь ей даже в малости, шепнул одними губами, предназначенное только ей обещание, дал клятву самому себе.
Собственное бессилие — это чувство, сопровождавшее меня почти всю часть жизни, проведенную рядом с арианкой. Я был неспособен понять себя, когда ожесточился против нее, виня чужачку в собственных страхах. Бессилен, когда она корчилась от боли на моих глазах, неизбежно угасая. Эгоистичен и неумолим в единственной мольбе, обращенной ко мне: вернуться домой. Преступно покорен, когда арианку посетило необъяснимое желание зачать от меня ребенка. И даже в намерении сблизиться с Соли мною двигала потребность избавиться от одиночества, обрести близкое, родное существо.
Всегда моя неспособность превозмочь себя и обстоятельства приводила к худшему. Но увидев совершенно потухший взгляд тех глаз, что все эти долгие годы преследовали меня во снах, понял: именно сейчас не имею права не справиться. Это тот миг, когда я должен сделать невозможное. И не теряя больше времени, понимая, что Дарг объяснит женщинам новые причины спешки, устремился к топливному отсеку.
— Продолжайте попытки связаться с ней, — крикнул на ходу.
Перед глазами снова был крошечный светлый хвостатый комочек, полностью зависящий от меня. А в голове только абсолютная решимость успеть. Догнать! Соли так близка и одновременно так далека. Будь расстояние больше хоть на сутки, достаточно было бы использовать гипердвигатели, сжимающие пространство: один прыжок — и мы были бы рядом. Но арианский звездолет, несущий к гибели мою дочь, был слишком близко по космическим меркам. И одновременно ужасающе недостижим.
«Я сожгу все топливо, я заставлю свой звездолет разогнаться», — с этой мыслью я подскочил к лазерной системе, намереваясь перенаправить ее предназначенный для атаки луч.
