Сердце осы | страница 6
После девятого класса Ленура оставила школу и не пошла дальше учиться. Летом она продолжала торговать квасом в раскаленной от солнца будке, в несезон сидела на рынке с булавками, нитками и прочим мелким товаром. Свободное время посвящала абле — читала вслух газеты, кормила лагманом и пловом, пекла пирожки-кубитэ, растирала усталые ноги и сведенные болью руки, выводила старуху погулять в Комсомольский парк. «Родная дочка не стала бы так заботиться» — шептались дворовые бабки и лицемерно улыбались хорошей девочке — рады были бы посудачить, да не о чем. Туристы недоуменно смотрели вслед легконогой красавице, порхающей вокруг угрюмой пенсионерки. Желающих подкатиться тоже хватало — одни кавалеры надеялись на лихую атаку, другие пытались купить на цацки и деньги. Мимо — девушку не интересовали мужчины.
У Ленуры давно сложился свой мир. После Старого Крыма девушка стала таиться от досужих взглядов. Бездомных собак она прикармливала на пустыре за интернатом, играла там с неуклюжими толстолапыми щенками, дразнила недопесков-годовичков, дружила с репьястым, косматым вожаком и его льстивой подругой. Уличные кошки ждали ее в соседних дворах, приносили задавленных крыс и приводили новых котят знакомиться. Голубиная стая на набережной взмывала вверх при появлении девушки, птицы садились ей на руки и на плечи, перебирали клювами волосы и курлыкали. Зимние величественные лебеди брали с ладони хлеб, осторожно гладили кожу твердыми клювами. Жизнь тянулась к жизни.
Центром мира стала неуклюжая жестяная будка, полная раскаленного воздуха. Пользуясь случаем, Ленура работала в две смены без выходных — лишь бы заполучить хлипкую коробку в полную собственность, лишь бы никто не мешал ей жить, не гонял вездесущих ос. Сотни насекомых слетались на зов, кружили, клубились, ползали по прилавку, ухитрялись пить квас прямо в воздухе из тонкой струйки. На закате они танцевали вокруг Ленуры, окружая ее пышные волосы живым нимбом, днем охотно шли в руки, прикасались к губам и щекам, словно целуя. Их кружение завораживало, девушка до бесконечности долго могла наблюдать за полосатым народцем, слушать их гул и жужжание, ощущать согласную дрожь множества крылышек. Иногда она пела осам. Пела без слов, звук сам собой шел из чрева, наполнял горло низким рокотом, резонируя с единым голосом роя.
Наблюдать за людьми Ленура тоже любила — прилавок словно бы выстраивал невидимый барьер между ней и суетливой шумной толпой. Девушка сразу чувствовала приезжих — кефирно-бледных и обгорающих докрасна, окающих и акающих, потных, пьяненьких и обожравшихся. Каждый второй смердел болезнями, скверным пищеварением, изнурительными тревогами и тоской. От местных пахло острее и горче, загар выжигал им кожу и раньше срока выбеливал волосы, заботы делали глаза злыми и тусклыми. Оборванные улыбчивые бродяги, обсидевшие побережья, подходили за квасом редко и не всегда платили, но Ленура давно научилась колдовству с пенкой и всегда могла выцедить пару лишних стаканов из бочки.