.
В устранении государства от своих «обязанностей» по социальной защите и в дебюрократизации общественной жизни можно увидеть не только угрозу, но и возможность, приглашение к исследованию новых практик, связанных с большей самоорганизацией и автономностью, к избавлению от работы, причем не впадая при этом в правую идеологическую ловушку личной ответственности и собственнического индивидуализма. Однако освобождения не произошло – оно и не могло произойти из-за отсутствия необходимого политического пространства (или воображения). Пропагандировать рабочее самоуправление при режиме фордизма и пропагандировать его при сегодняшнем неолиберальном режиме – это говорить про два разных типа рабочего самоуправления, указывая на худшее и лучшее время для его потенциального воплощения. Бросает ли рабочее самоуправление вызов власти корпоративного государства или поддерживает, благодаря опоре на собственные силы? Делает ли оно власти поблажку или пытается сокрушить власть? Свидетельствует ли рабочее самоуправление о новой форме социальной солидарности или это симптом распада солидарности? Каков бы ни был ответ на эти вопросы, ясно, что рабочее самоуправление не может быть изначально всем или ничем, оно не должно быть глобальным или вездесущим прежде, чем появится в каком-нибудь месте. Рабочее самоуправление должно где-то как-то зародиться, и часто его семена прорастают стихийно. Выражая себя, самоутверждаясь, рабочее самоуправление растет и расцветает пышным цветом; защищая условия своего выживания, оно неизменно выявляет и углубляет проблемы общества, противящегося ему. Где бы и как бы рабочее самоуправление стихийно ни проявляло себя, оно всегда несет в себе возможность радикализации и распространения.
Альтернативные коммунитарные формы, виртуальные сообщества и самоорганизованные общности уже существуют на социальных (и иногда пространственных) краях нашей социальной системы, в то время как олицетворяют они политику, неизменно находящуюся в самой гуще событий, неизменно занимающую центральное место. При рабочем самоуправлении отдельным группам для того, чтобы свободно объединиться, не нужна общая социальная база и однородные классовые интересы. Часто все, что можно сказать об их этике, – это то, что она антикапиталистическая и антикорпоративная, именно это определяет их прогрессивную самоидентичность и автономию. Они характерны для условий человеческого существования, которые такие авторы, как Горц, именуют «постмарксистскими». «Постмарксистские» условия человеческого существования – это условия, точно соответствующие концепциям магического марксизма. Это условия, при которых марксисты заново изобретают движущие силы истории, придают другой смысл тезису Маркса об историческом развитии – хотя нам необходимо это делать с оговоркой. Не подлежит сомнению: мы, марксисты, должны сегодня исполнить эту великую историческую драму независимо от любого отдельного социального класса, способного ее осуществить, творить историю или покончить с «предысторией» (как обыкновенно говорил Маркс). Эта политическая повестка дня не апеллирует к классовому интересу, она не имеет ни ржавого якоря, чтобы удерживать ее на месте, ни опоры для поддержания. Она вдохновляется сама собой и ее цель – дать будущему смысл, проложить ему дорогу, исследовать новые стремнины к его осуществлению при нынешних социальных отношениях. Если эта политика и обращается к прошлому – прошлым мифам, борьбе, героям, жертвам и старинным ритуалам, – то только как к стратегическому устройству, помогающему лучше очертить противоречия нынешней ситуации, противоречия, открывающие будущее. Если сапатисты и упоминают Сапату и великих мексиканских революционеров начала XX века и если в повседневной жизни они и верны «традициям», то их политика и дух тем не менее коренятся в XXI веке: они остаются автономными и высокотехнологичными.
