Мазур перечитал письмо от Ани вторично, хотя, откровенно признаться, оно этого и не заслуживало вовсе. Если честно, письмо было никакое. Писанное доброму знакомому, и только. Ни «да», ни «нет», вообще ни единого намека на будущий разрыв или, наоборот, освященный ЗАГСом союз, равно как ни тени намека на то, что отправительницу и адресата все же, как ни крути, связывают кое-какие общие воспоминания интимного характера. Парочка дежурных ленинградских новостей, вялый интерес к тому, как проходит служба в загадочной в/ч 25476 (для всего остального мира Мазур сейчас пребывал в командировке где-то на Дальнем Востоке), умеренно-тепловатые пожелания удачи… И все такое прочее. И вновь совершенно непонятно, кто же ты, собственно говоря, такой: жених или отставной любовник. Фотографию прислала, на фоне «зеленого джигита», сиречь Медного Всадника, но вот черкануть на ней хотя бы пару словечек не удосужилась.
Странно, но Мазур, в общем, не ощутил ожидаемого душевного смятения, равным образом не чувствовал тоски, уныния или чего-то схожего. То ли устал уже пребывать в душевном раздрае, то ли в ответ на все хорошее начал охладевать и сам. Он честно (по инерции, если совсем честно) попытался вызвать в душе надлежащую тоску. Аня очень уж лукаво улыбалась на фоне «зеленого джигита», очень уж ладненько обтягивал фигурку светлый плащик, да и с теми самыми общими воспоминаниями с маху не расстанешься. Но получалось плоховато. Чересчур уж все затянулось, настолько, что не хотелось ни сердиться, ни тосковать…
Он все же примостил фотографию на столик, рядом с той, где Аня, в красном купальничке, закинула руки за голову, сияя ослепительной улыбкой роковой женщины. Выполнил некую формальность, попахивающую штампом: моряк в дальнем плавании, далекая невеста, которая, очень может быть, и не невеста вовсе… Хотя, когда он представил ее в той же ситуации, но с другим, внутри явственно закипело, но это могло оказаться всего-навсего оскорбленной гордостью былого собственника… И ведь мир не рухнет! Как выразился бы любимый писатель, будет другая. Такая же. Или лучше. Какие наши годы? И вообще, когда стану адмиралом, пожалеет по-настоящему, потому что адмиралом я стану отнюдь не в шестьдесят, будем надеяться, гораздо раньше…
В конце концов он решительно спрятал письмо в тумбочку, кое-как запихав его в конверт, покосился на обе фотографии и, вздохнув философски, как и полагалось настоящему мужику, направился к выходу. У самого порога спохватился, вернулся. Надел очки с простыми стеклами, в комплекте с его пушистой шкиперской бородушкой придававшие Мазуру вид заправского молодого доцента, этакого вундеркинда от науки. Приказы не обсуждаются. Именно его физиономию куратор в Ленинграде признал достойной очков и бородки, – а вот Волчонку не повезло гораздо больше, начальство по своим неведомым соображением велело именно ему отрастить битловские патлы, коих Волчонок терпеть не мог, но против начальства не попрешь… Ушел в ботву, как миленький.
