Разница была очевидна почти сразу. Мы никогда не говорили в наших поездках, мой отец и я. Во всяком случае, мы говорили не много. Нам и не нужно было этого делать. Только позже, когда я стал старше, когда я читал об этом в книгах и видел это в кино и по телевизору, я узнал, что мы должны были говорить, что мы должны были вести себя как друзья. Тогда он был отцом, а я — сыном. А мы ходили на охоту и почти не разговаривали, и оба думали, что хорошо проводим время, и что так все и должно быть.
Но Гэри Нокс был болтуном. Он говорил по дороге к тропе Лесной Службы, он говорил, пока мы распаковывали грузовик и делили снаряжение, он говорил, пока мы поднимались и спускались по холмам. Я не знаю, о чем он говорил, но все это казалось мне скучным, бессмысленным и совершенно неуместным. Пока мы шли по тропинке, ведущей к нашему лагерю, я заметил, что стараюсь держаться в стороне от них двоих.
Мы шли больше двух с половиной часов, и Гэри Нокс все время говорил — о работе, о чем-то прочитанном в газете или о чем-то еще, что его интересовало. Казалось, он вообще не обращал внимания на окружающую нас местность. Мы двигались от кустарникового дуба к пондерозе. Когда мы поднялись на гору Кука и обогнули каньон с западной стороны, тропа превратилась из земли в камень. Мы миновали сочащиеся черные пятна на склоне утеса, — растительную гниль, превратившуюся в своеобразные геологические отметины. Мы смотрели на низкие облака, превратившие горы в плоскогорья и закрывающие каньон серовато-белым потолком.
А Гэри Нокс все говорил офисным языком.
Я старался не обращать на него внимания, старался не слушать, но, хотя я не мог расслышать подробностей его разговора, я улавливал суть по его тону, и это меня угнетало. Он приносил реальный мир в наше святилище. Одиночество дикой природы, все, что я любил в ней больше всего, что делало ее особенной для меня, было для него просто фоном, белым шумом, бессмысленностью, ничем. Поход едва начался, а для меня он уже был испорчен. Я больше всего на свете желал, чтобы Гэри Нокс не поехал с нами. Пока мы шли, я смотрел на затылок отца, и хотя он ничего не говорил, я почему-то знал, что он тоже жалеет, что Гэри Нокс пошел с нами, и от этого мне стало легче.
Мы разбили лагерь в тополиной роще прямо за холмом у реки. Они вдвоем поставили палатку, пока я искал сухие дрова, которые можно было бы использовать для костра этой ночью. Они работали быстро. Палатка была поднята прежде, чем я успел собрать вторую охапку хвороста. Гэри Нокс предложил собрать оставшиеся дрова, сказав, что все равно хочет разведать окрестности. Пока он ходил в лес, мой отец вырыл яму для костра, а я катал камни, выстраивая их вдоль нее. За работой мы почти не разговаривали, и теперь, когда Гэри Нокс ушел, это было похоже на один из наших обычных охотничьих походов.
