Еще один пример… когда я вынимаю из большой коробки пачку пипеток-баллончиков с искусственными слезами — то стараюсь брать ее из середины коробки, не отдавая никаким пачкам предпочтения, чтобы оставшиеся в коробке — не обиделись и не повлияли как-то негативно на мою жизнь. То же самое я проделываю и с карандашами и шариковыми ручками, вынимая карандаш или шариковую ручки из большой кучи карандашей и ручек, лежащей на книжной полке. И пипетки и карандаши и шариковые ручки нередко превращаются — прямо у меня в руках — в живые куколки с забавными головками и кланяются мне как старому знакомому.
А чайные ложки… да… лучше и не упоминать, во что они превращаются…
Я беру чайную ложечку из ящика — наугад… какая попадется, такую и беру. И тут же кладу ее назад и беру другую. Потому что — первую попавшуюся брать нельзя. Она испортит чай или кофе. Или укусит меня за палец. Ох уж эти первые…
Непростые отношения сложились у меня и с зимними куртками и ботинками. Я почему-то уверен, что большая зеленая куртка — у нее большая, круглая, похожая на подсолнух голова и длинные плоские ноги — меня не любит, и надеваю ее редко, только в сильный дождь… потому что не хочу причинять кислой дождевой водой вред моей любимой, синей куртке с капюшоном, улыбающейся мне так, как улыбается нам иногда проходящая мимо нас незнакомка, она заботится обо мне даже в летнее время, когда безнадежно одиноко висит в шкафу в моей второй квартире, в которую я заглядываю не часто… потому что ее почти пустое пространство способно превратить меня в яблоко. Об этом мне рассказала шарообразная люстра из матового шведского стекла, висящая во второй квартире, мой старинный шпион и соглядатай. А я люстрам верю, хотя и не всем.
С ботинками — та же история. Некоторые мне жмут, другие, наоборот, разношены и могут соскользнуть с ноги — но это не важно. А важно то, что старые коричневые полуботинки, вечные ворчуны и сторонники теории заговора, десять лет назад добились — предполагаю, что доносами и наговорами, недаром они по ночам бьют чечётку — того, что берлинский Сенат так и не дал мне писательскую стипендию. Каждый раз, когда я вынимаю их из обувного шкафа, они смеются над мной. Недобро, презрительно. И заводят разговор о стипендии…
А мои черные ботинки с прямоугольными носами — честные работяги, доброжелательные и дружелюбные. Хотя и слегка туповатые. Как и их носы. По ночам они спят и похрапывают. И видят во сне прекрасную Лигурию. Я знаю, они терпеть не могут собак, и не позволяю собакам их обнюхивать. Если собака доберется до моих черных ботинок с прямоугольными носами, то сразу же испортит их характер. Один черт знает, чем это кончится. Черт этот заперт внутри моей второй шарообразной люстры, которая висит недалеко от первой. Поэтому в ней так часто перегорает лампочка. Когда я ношу ботинки с прямоугольными носами, очень удобные и теплые ботинки, — мне приходится внимательно смотреть по сторонам, чтобы вовремя перейти на другую сторону улицы, если завижу собаку, ковыляющую мне навстречу.
