ценностной ориентации, прошу заметить – для «схем и учебников»,
для ценных указаний. Так в нашем несовершенном мире заводятся настоящие фашисты. Анализируя понятие, Альтер (он совсем не одинок в этом), якобы выступая против фашистов, на самом деле снабжает их прибором для шумовой экипировки.
«Художники, – сетует Уолтер, – объективно не верят, что технология это хорошая штука». Меня мало волнует, во что верят художники, особенно если Альтер является типичным художником, но приписываемое им отношение делает им честь. Я бы подумал, что это и есть обнозис, игнорирование очевидного, – верить в технологию «объективно», не как в средство достижения цели или в самоцель, а как в нечто чрезвычайно важное, но никому не нужное. Искусство ради искусства – это спорный принцип, но он хотя бы производит искусство, кого-то радующее своей красотой. Технология ради технологии не имеет никакого смысла, как франкенштейновский монстр. Если принцип технологии ради технологии не является противоположным разумности, то я тогда не знаю, что есть разумное, и я бы предпочёл не знать.
Анархо-коммунистские охотники-собиратели (а они ведь именно такие) прошлого и настоящего очень важны. Не (обязательно) потому, что они преуспевают в адаптации к своим специфическим условиям, которые по определению не поддаются обобщению. Они важны потому, что показывают, что жизнь когда-то была и может быть принципиально другой. Смысл не в том, чтобы восстановить тот образ жизни (хотя можно найти основания и для этого), но чтобы понять возможность уклада жизни, абсолютно противоположного нашему, уклада, который в самом деле существовал миллион лет, а значит и другие жизненные уклады, противоположные сегодняшнему, тоже вполне реальны.
Для человека XXI века, шизоидного по части вкуса и личных качеств, у Альтера крайне устаревший словарный запас. Он полагает, что невнятный детский лепет, состоящий из слов «хорошо» и «плохо», значит нечто больше, чем «мне нравится» и «мне не нравится», но даже если они и значат что-то большее, то до читателя он этого не доносит. Он обвиняет выбранных для себя врагов в «инфантилизме и мстительности по отношению к родителям», отзываясь эхом, соответственно, авторитарному Ленину (см. «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме») и Фрейду. Типичный футурист – а первые футуристы исповедовали фашизм22 – он отстал от нас на целый век за спинами Гейзенберга и Ницше. Морализм ретрограден. Тебе что-то нужно от меня? Не говори, что ты «прав», а я «нет», мне наплевать, что любит Бог или Санта Клаус, и неважно, порочный я или приятный. Просто объясни, что тебе нужно из моего и почему я должен с тобой поделиться. Не гарантирую, что мы договоримся, но чёткая формулировка с последующим обсуждением – это единственная возможность урегулировать спор без принуждения. Как говорил Прудон: «Мне не нужны законы, но я готов торговаться». Альтер цепляется за «объективную реальность» – сущность далеко не застывшую – с таким же рвением, как ребёнок стискивает руку матери. Это рвение, в случае Альтера и детей всех возрастов, всегда оттеняется страхом. Альтер (цитирую Клиффорда Гирца
