«Это ограбление при свете дня», - возразил один мужчина, когда мимо проходил Герберт.
«Разве здесь нет дневного света, оруженосец», - сказал продавец фонарей.
Герберт почувствовал неоценимую печаль. Наконец он увидел, как де Вер Грин низвергнут перед ним, и он думал, что поворот удачи принесет ему самый холодный и чистый триумф.
Теперь это случилось, однако его эмоции были совершенно противоположными. Де Вер Грин казался ему волшебником из страны Оз: за шумом и фасадом скрывался человек, для которого не было ничего кроме любви, кроме бесконечной, пронизывающей пустоты. Герберт видел в этом слишком много самого себя, чтобы делать что-либо, кроме как уклоняться от этого.
«Будьте осторожны со своими желаниями», - сказала Стелла, и сам Герберт подметил: «Это может просто случиться».
Конечно, оставалось еще рассмотреть практические вопросы, и главным из них было то, что Герберт держал де Вер Грина над бочкой.
Несмотря на то, что он сказал о том, что де Вер-Грин не повредит, Герберт прекрасно знал, что он сохраняет руку с кнутом. Если когда-нибудь в будущем де Вер Грин откажется от сотрудничества, Герберт может угрожать ему разоблачением. Это была угроза, которую он должен был соблюдать осторожно, чтобы не переусердствовать, иначе она потеряла бы свой укус, но в равной степени это была угроза, которую он должен был в конечном итоге выполнить, если она должна была служить своей цели, и в срок, который он должен будет судить осмотрительно; ибо, разоблачив де Вер Грина, он, конечно, потерял бы все рычаги воздействия, которые изначально давала ему угроза.
Суждения и требования маржи; таковы были параметры жизни Герберта.
Офисы "Известий" - адрес, любезно предоставленный в пресс-карточке Казанцева, который все еще держал Герберт, - казались, насколько Герберт мог судить по мраку, находились в низком каблуке в низком районе позади Виктории. станция.
Будь проклята конфиденциальность; Герберту обманули.
У Казанцева была мягкая улыбка, которая морщила кончики усов.
«Инспектор», - сказал он. «Интересно, когда ты вернешься. Как поживаешь?"
«Хорошо. Вы?"
"Не так хорошо, как хотелось бы."
Герберту понравилось, как русские восприняли вопрос буквально, а не как шутку. В этом было что-то освежающе честное, в отличие от британцев - нельзя роптать, нельзя роптать, зная, что жизнь дрянная, но притворяться, что это не так, - а американцы - в порядке, в порядке, полны решимости иметь более грубое здоровье, чем следующий человек.
