– Мы не сможем жить в Лондоне, в твоей уютной квартирке. Ни в Лондоне, ни в Париже, ни в Москве. Ни в любом другом крупном городе мира. Сколько бы сил мы ни приложили, чтобы изменить личности, какие бы классно сработанные поддельные документы ни достали, все равно найдутся люди, которые узнают, кто мы. Даже пластическая операция нас не спасет, верь мне, у меня недавно был повод в этом убедиться. Если бы я даже согласилась на твой безумный план, нам пришлось бы уехать в самый дальний уголок мира. Куда-нибудь в Новую Зеландию, и лучше в деревню. Сидеть там тише воды ниже травы. И все равно каждый день бояться, что нас вычислят, найдут и убьют. Такого будущего ты хочешь для своей дочери?
– Да, – не раздумывая бросил Николас. – Да, это лучше, чем…
– И с твоей любимой мамочкой ты тоже никогда не сможешь больше увидеться. Ты понимаешь это, Николай? Мы должны будем разорвать все связи, все без исключения. Только так у нас появится хотя бы призрачный шанс.
Николас помедлил с ответом, с трудом сглотнул и сказал с таким видом, будто очертя голову бросился в море:
– Хорошо. Я согласен. Пусть так.
Ольга молча смотрела на него, недоверчиво покачивая головой. И Николасу казалось, что что-то менялось в ее глазах, теплело, оттаивало. Может быть, это была лишь игра неверного света тусклой лампы на ночном столике. Может быть, ему просто хотелось верить, что он смог наконец до нее достучатся. Но, когда Ольга, вздохнув, произнесла вдруг: «Будь по-твоему!», Николас ни на секунду не засомневался, что она говорит искренне.
Его захлестнуло волной противоречивых чувств – восторгом от того, что Ольга все-таки согласилась, неизбежным волнением перед скорыми переменами, предвкушением того, что исчезнет эта тяжесть, давившая ему на плечи с тех самых пор, как он принял решение и остался с Ольгой. Они будут свободны, по-настоящему свободны. Он не испытывал этого азарта свободы, легкости и беспечности с той минуты, когда в последний раз летел на серфе, у берегов Миконоса, ловя волну и ежась от морских брызг на разгоряченной коже.
Он рванулся к Ольге, словно все это время какие-то невидимые силы удерживали его, не давая к ней прикоснуться. Наткнулся на комод, тот дрогнул, что-то посыпалось на пол. Николас, не обращая внимания, схватил Ольгу в охапку, прижал к груди, из которой рвалось бешено колотящееся сердце.
– Постой, Николай, постой, – смятенная его натиском, Ольга пыталась сказать еще что-то. – Я согласилась отказаться от своей жизни. Но у меня есть условие.
