— Садись, ребёнок, — я похлопала по бревнышку рядом с собой. — Садись, ты кушать хочешь? Суп ела?
Девчонка вскинула на меня полные непонимания и страха глаза, и я в который раз обложила матом Богданушку, правда, молча, про себя. Пришлось встать, взять девчонку за руку и посадить чуть ли не силой на тёплое место. И Прошку подтолкнуть:
— Дай ребёнку поесть!
Та аж зенки выпучила от удивления, но послушно потянулась за плошкой, налила черпаком суп, протянула девчонке, которая схватила и принялась жадно хлебать, то и дело поглядывая то на меня, то на брата. Я спросила в перерыве между двумя ложками:
— Как тебя зовут? И сколько тебе лет?
Девчушка только головой мотнула и бросила растерянный взгляд на Федота. Тот пояснил, перебирая пальцами по ножнам кинжала:
— Не говорит она с малолетства. Крестили Феодосией, а так Меньшакой кличем. Лет… Не знаю я точно. Последыш, мамку родами сгубила. То ли десять, то ли двенадцать годков прошло уж.
Я только и смогла, что брови поднять и окинуть его самым своим злым взглядом. Вот люди! Вот так времена! А о нравах вообще лучше промолчать. Неудивительно, что ребёнок не говорит, если её все обвиняют в смерти матери… А брат ещё и с собой таскает в качестве прислуги! Интересно, сколько ласковых слов Феодосия получила в жизни по сравнению с тычками и окриками?
— Вы так не смотрите, боярышня, — сурово откликнулся Федот. — Так-то мы о ней заботимся, я вот в Борки взял, а дома она одна девчонка на четверых братьев и отца, с утра до вечера крутилась у печки да за скотиной. Ну а что ещё делать с ней? Бесполезная, даже замуж не выдать.
— А где она ехала? Во вторых санях?
— Со мной на лошади.
— Блин, совсем с ума посходили! Так и замёрзнуть недолго! Замёрзнет и отвалится по дороге, а ты и не заметишь!
— Так ить… Держится она.
Федот выглядел удивлённым и растерянным. Наверное, думал, с чего это Богданушка так резко поменяла отношение к замарашке, и что можно от этого ожидать. Но мне было всё равно, если честно. Феодосия вызвала острый приступ жалости и желание сделать хоть что-то, что в моих силах. Ну, одеть, накормить, согреть… А там посмотрим. Она не глупая — по глазам видно, проворная девочка, не ленивая. Пусть со мной пока потусуется, а по приезду в Борки сдам её тётке Анфисе, пусть найдёт работу по силам. Всё лучше, чем прислуживать дружинникам или убиваться по хозяйству, обихаживая братьев и отца, которые её не любят.
Протянув руку, я убрала прядки волос с чумазого личика, и девочка вздрогнула, словно я её ударила. Замерла, как дикий зверёк, которого поймали и тискают дети. Ещё немного, и мёртвой бы притворилась. Ничего, привыкнет. Уж я-то не позволю её обижать.
