Яромир повёл недоверчивым глазом, потом хлебнул вина из кубка:
— А и не ехала бы никуда. Свадьбу бы сыграли, и делу конец!
— С князьями ссориться решил, Яромир? — подал голос ранее молчавший старик. Мне отчего-то показалось, что он и есть воевода, про которого упомянула Прошка. Дядя фыркнул, как злая лошадь:
— А ты сам подумай, Микита, коли её княжич выберет — Борки ваши с приданым отойдут! Пришлют из Белокаменной наместника, сядет он в этом тереме да будет поплёвывать в потолок и мёд пить, девок щупать. А коли не выберет, Евдокию там вмиг охомутают, да только вместо княжьего наместника приедет другой хозяин. Неизвестно ещё, не пустит ли Борки по ветру…
— Ну ты говори да не заговаривайся, сынок, — чуть повысил тон старик. — Чай не одна поедет боярышня наша.
— А меня вы все знаете давно, и знаете, что я Борками дорожу не меньше Щурков!
— Отец ваш, царствие ему небесное, поделил поместья справедливо. Тебе Щурковы Запруды, а Всеславу — Борково Городище. Помер твой брат, а наследницу на меня оставил. С Белокаменной я ссоры не дозволю!
Воевода поднял голову, обвёл всех тяжёлым взглядом и продолжил:
— Сто дворов, пятьсот душ крестьян да ремесленников, гарнизон пять десятков воинов. Кому мы зерно и шкуры продавать будем, коли княгиня нас на ярмарку не пустит? Может, тебе, Яромир?
Дядя аж зубами скрипнул от бессилия. Видно, что понял — старик говорит правду. Мне стало как-то не по себе: сидят взрослые люди, совершенно мне чужие, и обсуждают мою судьбу. Ехать мне на смотрины к какому-то там княжичу или выйти замуж за вот этого вот хама и махрового мачо. И ногой не топнешь — девам слова не давали… Как же быть-то?
Вспомнила тётку Анфису. Надо улыбнуться и попросить, сладенько так. Даже Матюша со своей принципиальностью никогда не мог устоять перед розовым сиропом в голосе. Я снова шагнула к дядьке, приподняла кувшин:
— Налить ещё вина? — и когда он подставил кубок, сказала чуть тише, для него одного: — Я правда буду рада, если вы сопроводите меня в Белокаменную. А там… Всё в руках господних.
Слова явились сами собой, даже не знаю, откуда. Может, вычитала в какой-нибудь книге. Но они сработали. Яромир поднял на меня взгляд, глаза уже не обжигали, а искали подвох. Я видела это сквозь пелену ресниц, ибо опустила взор, аки красна девица. Дядя поверил. Или сделал вид, что поверил. Ответил:
— Что ж, Евдокия, раз просишь… Да ещё так смиренно… Так тому и быть.
А потом были долгие нудные сборы. Тётка Анфиса с Прошкой и двумя другими девушками перетряхнула вещи из двух сундуков, складывая нужное в один большой, дорожный, с огромными коваными замками. Я даже не смотрела, что там. Носить длиннющие платья и балахонистые плащи — то ещё удовольствие. Вообще с детства терпеть не могу юбки… Что меня по-настоящему огорчало, так это отсутствие нижнего белья. Но это дело было одним из поправимых. Мама научила меня держать в руках иголку, сшить подобие хоть каких-то труселей не проблема. Гораздо сложнее будет объяснить, зачем они мне… Но, думая об этом, я всё больше склонялась к мысли, что мне нужна союзница. И лучше Прошки никого не видела на эту роль.
