Часы пробили девять. Матвей устало поднялся, побрел к кровати. Долго он так не протянет… Без выпивки картины писать очень тяжело! Выматывает. До самого нутра… Он нащупал на одеяле телефон и по привычке посмотрел на экран в поисках новых сообщений. Потом опомнился — кто ему может послать СМСку? Кира? Ей на него плевать!
— Козявка… — тихо сказал он и удивился. Вроде бы это должно было прозвучать с ненавистью или хотя бы с неприязнью, а получилось чуть ли не тоскливо… Да он заскучал, что ли?
Палец нерешительно ткнул в иконку контактов. Пролистал страничку до имени Киры. Помедлил. И нажал на зеленую трубочку… Три гудка и щелчок.
— Кира, — слабо позвал он, и далекий голос сразу же откликнулся:
— Я здесь.
— Ты спишь?
— Нет.
— А что делаешь?
— Смотрю телевизор и бегу на тренажере.
— Мне плохо.
— Я знаю. Так и должно быть. Держись.
— Ты мне утроила заподлянку…
— Это ты сейчас так думаешь…
— И всегда так буду думать.
— Надеюсь, что нет…
Кира вздохнула в трубку:
— Все, что я сделала, — это для тебя…
— Как ты нычку нашла?
— Случайно! Уж извини…
— Да ну тебя к черту! — закричал он. — Что я тебе сделал?!
— Ты очень много для меня сделал, — тихо ответила девушка, тяжело дыша. — Я не смогла и дальше наблюдать, как ты катишься в пропасть…
— Кира… Я картину пишу…
— Это замечательно! — воодушевилась она. — Завтра приду, посмотрю…
— Принеси мне пива… — это было унизительно, но он опустился-таки до просьбы. И заскрипел зубами, услышав ответ.
— Пива не будет! Если хочешь, принесу фруктов, какой хочешь колбасы, вообще продуктов, но не алкоголь!
— Ладно, — процедил Матвей сквозь зубы. — Мы еще посмотрим, кто кого…
И отключился.
Бросив телефон на кровать, он вскочил. От усталости не осталось и следа. Ему нужно было видеть свою картину. Ужасающее чувство незаконченности посетило его измученный, в этот раз уже абстиненцией, мозг.
Холст стоял посреди тонущей в белесом полумраке светлой питерской ночи и манил Матвея, звал шепотом, тихонечко так, словно в западню…
Ему показалось, что за дверью, той самой, ехидной, зыбкой и страшной, стоит Кира. Смотрит на него и улыбается победно.
Матвей задержал дыхание на миг, потом шумно выдохнул и ринулся к мольберту, схватил картину и отшвырнул ее к стене. Холст жалобно стукнул углом о комод, и Матвей злорадно бросил картине:
— Посмотрим кто кого!
Он поставил на мольберт чистый холст, обошел его справа налево, как хищник в клетке прохаживается перед зеваками, сладко мечтая про себя, с которого из них он начал бы обед. Но Матвей думал о другом. Нет, он никогда больше не нарисует Киру-Ксюшу! Никогда ее образ не возникнет на его холсте! Она недостойна этой чести!
