Начальник тюрьмы только радовался. Чем больше распрей между политическими и уголовными, тем лучше. От него пересыльные и узнали о начале мировой войны.
— Вам придется остаться здесь до весны будущего года, — заявил он. — Война! Не до вас…
— В этом бараке?
Весть о войне всех взбудоражила. Политические обступили Фрунзе.
— Что делать? Война…
— Прежде всего вырваться отсюда.
— Как? Если бы вы от имени всех нас поговорили с начальником централа…
— Я поговорю.
Он вызвал начальника.
— Мы поселенцы, а не каторжане. Вы не имеете права держать нас здесь. Мы требуем немедленно перевести всех на поселение!
— А если я вас все-таки задержу до весны? Ха! Вам ведь не привыкать кормить тюремных клопов… Я постараюсь запомнить вашу фамилию, господин Фрунзе.
— Постарайтесь. Ваша-то фамилия нам хорошо известна. И мы постараемся, чтобы вас вспомнили в Петербурге.
— Вы угрожаете?
— Да, угрожаю. Даем вам на размышление два часа…
— После чего…
— После чего мы объявим голодовку.
— Глупости. Вы все дышите на ладан. Какая уж тут голодовка!
Начальник тюрьмы ушел, насвистывая военный марш. Он-то был твердо уверен, что голодовка невозможна.
И вот на следующее утро в канцелярию вбежал растерянный помощник.
— Политические объявили голодовку! К ним присоединились уголовные… Они заявили, что признают Фрунзе старостой и над собой.
— Уголовные? Вы в своем уме?..
Да, ничего подобного не случалось за всю историю Александровского централа: уголовные объявили голодовку и проголосовали за политического. Это было уж чересчур.
«А ведь сообщат, сообщат в главное управление… — подумал начальник тюрьмы. — А время такое, что могут по головке не погладить. Поселенцы — ведь не каторжане. И как ему удалось подбить уголовных?.. Этак и тюрьму разнесут! Во всяком случае, если дело всплывет, вмешаются те самые, из Думы, потребуют наказания для меня. А то, чего доброго, совсем уволят. На фронт шагом марш!..» Он находился в растерянности. Наконец решил телеграфировать иркутскому губернатору. Губернатор ответил: «Немедленно разместить всех в близлежащих волостях».
Бой был выигран.
Потерпевший поражение начальник тюрьмы написал на Фрунзе пространный донос в департамент полиции. Иркутское жандармское управление взяло беспокойного поселенца под особый надзор. Всем жандармам вдруг стало ясно, что «очень, очень опасного» нужно снова упрятать в каторжную тюрьму.
Подполковник Иркутского жандармского управления Карпов пообещал губернатору:
— Я закую его в кандалы! Составить обвинение против него очень легко. Поверьте мне. Он не из тех, кто тихо предается меланхолии, очутившись в какой-нибудь Манзурке. Он поднимет всех ссыльных на ноги и, конечно же, постарается убежать. Но от меня он не уйдет.
