Узбекские повести | страница 9
Что я мог поделать? Они были вправе и смеяться и бросать камни укора. В каком мире пребывала посвежевшая под весенними дождями зелень арчи, и в каком мире обретался я, пожелтевший, как шафран?! В каком мире вздымались несокрушимые скалы — олицетворение чудес и беспримерной мощи, и в каком мире был распластан я — иссушенный чахоткой?!
Много ли места на карте мира занимает Ферганская долина, земля изобильная, а вода что мед. А взглянешь на людей! Сердечные, крепкие, как точильный камень, — ладные люди, золотые руки! У мудрых матерей красуется возле виска райхан, заложенный за уши; у широкогрудых парней, закаленных под солнцем труда, поет в руках звенящий саз; а девушки с выгнутыми лунным серпом бровями и миндалевидными глазами — это родники красоты и нежности. В центре этой долины, среди окружающих ее горных цепей, раскинулись земли Шахимардана. Ты ведь знаешь образное сравнение: коль представить себе Ферганскую долину прелестной красавицей, то Шахимардан — родинка над ее изящными, как листья розы, губами; коль представить себе Ферганскую долину рекой живой воды, то Шахимардан — чудесный источник, дающий жизнь той реке. Это, конечно, поэтическое слово, однако так верно найденное и сказанное — народ любит и величает то, что ему дорого и свято.
Значит, эту землю уготовили для меня, умиравшего, повторяя, что Шахимардан здоровый и целебный край, думал я. И еще вспоминается, как говорили, что увидеть эти места — наслажденье, а не видеть — вздохи сожаленья. Господи, и хвала ведь должна иметь меру!
Похоже, вереница мыслей тянулась довольно долго. Темно-зеленые луговины взялись густым золотом. Весь мир нежился под лучами солнца, выползающего из-за могучих скал. Сияние жизни окрыляло и мои желанья, торопило мысли. Вот если бы нашлись силы встретить солнце на вершине огромных скал! А потом побежать бы, собирая охапками тюльпаны! Бродить бы среди коз, овец и ягнят, насытившихся уже на рассвете. Отыскать бы придавленные камнями стебли ревеня и высасывать из них соки весны. Каких только радостей не жаждет человеческая душа. И это в весеннее-то время! Время, гибельное для таких больных, как я.
Эти мечты вдруг перебили чьи-то торопливые шаги, приближавшиеся к моей палате. То ли потому, что устыдился своего состояния, то ли надоели мне докучливые расспросы, с приближением посетителей я прикрыл глаза.
— Заснул. Вы узнали, Любовь Николаевна, сколько ему лет? — Это был приятный уверенный голос мужчины, который тотчас принялся проверять мой пульс.
