Характерно, что ногаи называли Ислам-Гирея в своей переписке с Москвой более приближенно к политическим реалиям: «и твой (московского великого князя. — Б. Р.), и наш недруг»>326.
15 августа Ислам выжег рязанские посады[90], но, узнав о выступлении великого князя, предпочел 18 августа повернуть назад. За ним была выслана погоня, переправившаяся через Оку, однако с основными силами Ислама она так и не встретилась, только потрепав крымские арьергарды[91]. Своеобразный «сын и друг» великого князя бежал «быстрее лани», по едкому выражению советского историка>327.
Финал Ислама был печален: он был убит летом 1537 г. беклербеком («князем») из клана Мангыт Баки бин Хасаном бин Мансуром бин Тимуром>328.
В переписке Москвы с Литвой от 1536–1537 гг. есть московская характеристика Ислама: «человек шаток и нестоятелен»>329.
Как мы можем видеть из примера взаимоотношений с Ислам-Гиреем бин Мухаммед-Гиреем, опять-таки Москва заманивает к себе политических «тяжеловесов». Сын правившего хана Мухаммед-Гирея, сам правивший в важнейших позднезолотоордынских юртах — Крыму и Астрахани (хотя и непродолжительное время), хан мог быть очень полезным Москве в политических играх с Крымским и Астраханским ханствами. Такому человеку Москве не жалко было обещать «место» в своей земле. Однако в данном конкретном случае приглашение не было реализовано.
Как к такого рода предложениям относились сами участвовавшие в процессе стороны? Видимо, каждая старалась использовать другую, не особо заботясь о выполнении договоренностей, при удобном случае просто «забывая» о них. Единственный нюанс — Москва, как пока еще более слабое звено в московско-позднезолотоордынском тандеме, опасалась откровенно нарушать свои обязательства перед татарской элитой; ордынцы же не особо заботились об этом, видимо, воспринимая свою роль в этих связях как роль сюзеренов (по происхождению), временно оказавшихся в затруднительном положении. С их точки зрения, в таком положении не грешно было обратиться за помощью и к правителю «русского улуса», покоренного когда-то их предком Бату (о чем они никогда не забывали). Когда же ситуация менялась в их пользу, зачастую они дезавуировали озвученные обязательства и поступали так, как им удобнее, не заботясь о психологической экологии своего поведения>330[92]. Поступки, имеющие в своей основе мотивацию силой, есть норма для политики — как для современной, так и — особенно — для политики ХѴ-ХѴІ вв.
